Перенесемся еще на одно поколение назад. Эдуард VII (прадед королевы Елизаветы II) сделал как-то знаменитое замечание, способное продемонстрировать суть непростой «работы» королевских особ, при которой даже смерть родителя второстепенна в сравнении с важностью династии. Незадолго до смерти матери Эдуарда, королевы Виктории, кто-то из персонала спросил его, будет ли она, по его мнению, счастлива на небесах. «Не знаю, – ответил он, – но ей придется идти позади ангелов, и это ей не понравится!»
Король Эдуард VII любил повеселиться (может, даже слишком, особенно, если верить его матери, в Париже с актрисами и проститутками), и шутки в его доме порой были весьма пикантные. Он мог вылить очередному придворному на голову бренди (и тот, конечно же, даже не думал на эту обиду отвечать), а пирожки, которые он как-то подал гостям на Рождество, оказались напичканы горчицей. Мать Эдуарда, королева Виктория, слыла ярой противницей табака, поэтому он повесил на двери туалета табличку «Не работает», чтобы прятаться там с друзьями и курить.
Когда Эдуард VII сам был уже при смерти, в 1910 году, его супруга Александра умудрилась сделать весьма курьезное замечание. Король всю свою жизнь слыл дамским угодником и даже имел «официальных» любовниц. Поэтому, когда он слег от болезни легких, вызванной курением, Александра как-то сказала их общему другу: «Теперь я хотя бы точно знаю, где он».
Погрузившись еще дальше в историю монаршей семьи, мы встретимся с королевой Викторией, прославившейся своим коронным «не весело». По всей видимости, это самая известная цитата, по крайней мере из юморных, когда-либо слетевшая с королевских уст (наряду с изречением Марии-Антуанетты «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные»), обобщающая представление народа об этой надменной и непреклонной венценосной особе в черном платье. Легенда гласит, что Виктория произносила «Нам не весело» каждый раз, когда кто-то пытался в ее присутствии шутить, причем местоимение множественного числа «мы» относилось к ней самой и к ее покойному супругу Альберту. «Не весело» подчеркивало необходимость проявлять строгость в те времена, когда она оплакивала своего почившего принца.
Хотя по сути королева Виктория, скорее всего, ничего подобного никогда не говорила, а если и говорила, то в весьма специфичном контексте. Наиболее убедительное предание сводится к тому, что ее дочь Луиза слишком сблизилась с неким аристократом по имени сэр Артур Бигг, известным своим солдафонским юмором. Как-то вечером, когда этот самый Бигг стал рассказывать за ужином неприличные истории, ставившие всех сидевших за столом в неловкое положение, Виктория заткнула ему рот своим оскорбительным «Нам не весело», при этом «нам» подразумевало всех в комнате, кроме него самого.
Правда это или нет, но фраза стала столь же крылатой, как и изречение Марии-Антуанетты (которого она, может быть, тоже никогда не произносила), и существует даже рассказ (опять же, не исключено, апокрифический) о том, как Виктория сама над этим подшучивала. Во время посещения небольшого городка на севере Англии мэр якобы сказал ей, что желает назвать в ее честь улицу. Это был небольшой переулок, который планировалось именовать Викторианскими Конюшнями. В ответ королева сказала: «Мы, конечно, счастливы быть улицей, но вот конюшнями себя не считаем».
(Согласен, это звучит слишком лаконично и умно, чтобы быть правдой.)
С другой стороны, те, кто знал Викторию, говорили, что она и в самом деле любила посмеяться. Английский политик Томас Криви, описывая молодую Викторию, называл ее в своих мемуарах «самое простое, непосредственное юное создание, что вам когда-либо доводилось видеть, причем она страстно стремилась к тому, чтобы производить такое впечатление. Она искренне хохотала, широко открывая рот и демонстрируя не самые красивые десны». (Не спорю, половина этого комплимента – лесть.)
Выйдя в 1840 году замуж за немца Альберта, Виктория посерьезнела.
Позабыла о легкомыслии и превратилась в тевтонскую родительницу, склонную к морализаторству. Но юмор в семье все же сохранился – по крайней мере в спальне. Они с мужем приказали установить рядом с кроватью механизм, закрывавший при нажатии кнопки дверь на засов, чтобы им никто не мешал резвиться. И когда после девятой беременности врач сказал, что ради здоровья десятой ей лучше избежать, она ответила: «Как, неужели мне больше нельзя шалить в постели?»
Позже, вопреки ее «невеселому» образу, к Виктории вернулось чувство юмора. Будучи типичным представителем имперской эпохи, она любила слушать заграничных сановников, коверкавших английский язык, и порой прижимала ко рту носовой платок, чтобы не расхохотаться.
Подобно Елизавете II и другим членам нынешней королевской семьи, Виктория отличалась весьма консервативными вкусами во всем, что касалось музыки и искусства. Однажды, выслушав фрагмент «современного» произведения для фортепиано, она спросила, что это, черт возьми, такое. Пианист ответил, что это «питейная песня», на что Виктория возразила: «Чушь, под такое даже чашки чая не выпьешь!»