Королева в раковине

— Эти семейные драгоценности перейдут к тебе, Бертель, — сказал дядя, повернувшись к ней, с мечтательным и отрешенным выражением глаз.

И подал ей роскошную шкатулку с драгоценностями, и предложил ей самой заняться ожерельями, кольцами и сережками. Она уединилась в комнате покойной тети, раскрыла шкатулку и надела на шею жемчужное ожерелье. И тотчас же хоровод чертей вскружил ей голову, в ушах зазвучал жесткий, требовательный голос покойной. Бертель с трудом отогнала от себя страхи. И на долгом обратном пути в Берлин она с нетерпением ожидала ту же теплоту и тех же разговоров с отцом, как и по дороге к дяде Альфреду. Но ее ждало разочарование. Отец опять, как и раньше, выглядел далеким и отчужденным. Всю дорогу он не проронил ни слова.

Дома он передал Гейнцу драгоценности тети из Карлсруэ и сказал, что они принадлежат Бертель.

— Это выглядит буржуазно, — взорвалась она. — В организации нам запрещено надевать драгоценности.

Отец закашлялся, вытер нос платком и тихим сухим голосом сказал:

— Когда Бертель вырастет и поумнеет, передашь ей в руки эту шкатулку с драгоценностями.

На следующий день доктор Цондек выслушал тяжелое дыхание Артура и рекомендовал надолго отправить его в лечебницу в Давос.

Двадцатое декабря 1931. Бертель исполняется тринадцать лет. Отец потребовал, чтобы праздник не отменяли из-за тяжелого состояния его здоровья.

Домашний зимний сад расцвел разными цветами. Накрытый стол, множество ваз, букеты белых и сиреневых цветов, воздушные шары. Суматошный лай собак. В беседке готовят шоколад на огромном примусе, который садовник Зиммель достал из погреба. Сестры Румпель готовят торты, пирожные, взбитые сливки и другие сладости.

Бертель волнуется. Она поклялась себе, что в день рождения захоронит найденный около синагоги на улице Рикенштрассе старый еврейский молитвенник. Учитель иврита раввин Хаймович полистал рваные листы молитвенника и сказал, что по еврейской традиции обветшавшие молитвенники закапывают в землю.

— Быть может, если я закопаю молитвенник, Бог вылечит отца, — не задумываясь, сказала она Реувену, которого взяла в помощники по погребению молитвенника.

Реувен, переставший верить в Бога и лишь дома соблюдающей традиции, чтобы не обижать родителей, пожал плечами:

— Ты хочешь присоединиться к организации «Ашомер Ацаир», которую основал Шенхави, и при этом обращаешься с просьбой к Богу?

Да, Реувен отмежевался от еврейских традиций, у нее же с тех пор, как состояние здоровья отца ухудшилось, усилилась вера в Творца мира. Тысячи лет евреи верят во Всевышнего, думала она. Значит, правда заключена в вере в единого и единственного Бога.

В саду играет патефон и гремит радио. Кухарка Эмми, Кетшин и старый садовник Зиммель раскладывают на длинном столе чистые скатерти. Прислуга суетится, готовясь к празднику. Фрида на кухне готовит еду хозяину и злится, так как сервировка праздничного стола мешает любимому ею Артуру отдыхать.

Топот ботинок, подбитых гвоздями, приближается из боковой аллеи к середине сада. Вожатые и скауты в форменной одежде бегут к праздничному столу. Все они обращаются к Бертель, называя ее новым ивритским имени — Наоми. Девочка оборачивается к домочадцам, наблюдающим со стороны.

— Слышите?! Имя мое — Наоми.

— Хазак вэ амац! Крепись и будь мужественной! — произносит стальным голосом девиз организации командир подразделения Бедольф.

И дружный ответ скаутов сгоняет птиц с верхушек высоких старых деревьев. Бертель выпрямляется.

Люба командует:

— Смирно!

Ботинки, подбитые гвоздями, отвечают единым стуком каблуков. Бертель бросает тревожный взгляд на окно отцовской комнаты. Знаменоносец поднимает голубой флаг, на котором расправляет крылья белая чайка. И Бертель стыдливо опускает взгляд и плечи вниз, ибо дед не терпит всех этих торжественных церемоний.

Дед ехидно улыбается флагу подразделения, развевающемуся на ветру, постукивает своей тростью, закручивает усы и крутится на месте до того, как звучит команда: «На знамя равняйсь!».

— Так это и есть пехотный батальон Бертель, — с насмешливым высокомерием говорит дед.

Он подмигивает инструктору. Бертель сгорает от стыда. В середине церемониала дед громким голосом прерывает скаутов:

— Добро пожаловать, дети. Садитесь за стол и услаждайте себя яствами.

Приглашение его идет от чистого сердца, и он удивлен тому, что ни один из скаутов не сходит с места в строю. Подразделение не отрывает глаз от командира, и по знаку Бедольфа и Любы из всех молодых глоток вырывается песня «Несите в Сион чудо и знамя!» и гимн социалистического движения «Возьмемся за руки, братья!»

Дед глубоко вздыхает. Подразделение получает приказ — занять места за столом.

Дед готов развлекать батальон своей внучки. Но, к собственному удивлению, оказывается снова в одиночестве.