Королева в раковине

Голоса продолжают возноситься и снижаться. Именинница обходит поющий стол, пытаясь по силе звучания определить, где спрятан подарок. Неожиданно песня звучит особенно высоко, и под стулом командира она находит сюрприз. Командир торжественно вручает Бертель альбом фотографий Штрука «Лица евреев Востока». Затем Реувен встает со своего места и передает ей книгу о легендарном командире конной армии, защищавшем русскую революцию, о Будённом.

И тут дед усаживается напротив Бертель, во главе стола, и начинает рассказывать случай из своего детства.

К удивлению Бертель, все подразделение аплодирует деду — социалисту от рождения. Родители его, буржуа, были потрясены тем, что он пригласил на вечеринку по случаю своего десятилетия в роскошный зал семейного дворца своего друга из конюшни. Конюх Антоний, вечно пьяный, от одежд которого несло конской мочой, а с обуви осыпался навоз, сидел за столом с уважаемыми гостями. Все страдали от этих запахов, за исключением самого десятилетнего деда и Антония, который чувствовал себя важной птицей: ел царскую пищу, пил до полного опьянения, так что абсолютно обалдел от коньяка, и сверкающие вокруг огни показались ему огнями церкви. Конюх весь пылал от наплыва чувств. Щеки его побагровели, глаза горели, он начал креститься и рыдать: «В Преисподнюю всех евреев, которые распяли Иисуса-освободителя!»

Семейный дворец в Силезии не промолчал. Хозяин дворца встал с места и вышвырнул из зала доброго друга своего сына, и с этого дня конюх исчез из жизни мальчика.

Тут и Бумба решил продемонстрировать перед подразделением свое остроумие. Он скривил гримасу, чтобы привлечь к себе внимание, и Бертель стало стыдно за него и за Фердинанда, который, будучи преподавателем христианской драмы, не мог понять, что его игра на мандолине и пение вовсе не подходят обществу сионистов. Недостаточно того, что богатства семьи вопиют к небесам, так еще кудрявые сестрички вносят на стол двухэтажный торт. И что видят глаза Бертель? Она убедительно просила не втыкать в торт тринадцать цветных свечек, согласно буржуазным традициям, а просто белыми взбитыми сливками написать на торте число лет.

Она хотела провалиться под землю. Дед совершает типично буржуазное деяние на глазах у всех. Он поднимает стакан высоко над головой и провозглашает: «Да здравствует Бертель!» Но ведь она не Бертель, а Наоми.

— Бертель, разрежь торт, и угости твоих гостей.

С того момента, как дед взял в свои руки ведение праздника, Бертель сидит, как в воду опущенная. Она хочет ему крикнуть, чтобы он перестал называть ее именем Бертель, но тут командирский голос Бадольфа приказывает всем встать из-за стола и усесться кружком на траве.

Он объясняет правила игры скаутов. Бертель отходит в сторону, снедаемая беспокойством, что отец услышит и покинет этот мир, как это сделала мать. Она садится на скамью, нетерпеливо ожидая окончания игры. Когда подразделение разойдется, она поедет с Реувеном в старый Берлин, чтобы выполнить клятву — закопать в землю ветхий молитвенник и прошептать молитву во здравие отца.

В декабре состояние здоровья Артура оставалось тяжелым, но стабильным. Вдвоем с Реувеном Бертель поехала в центр города. Берлин жил полной и шумной жизнью. Снег, ветер, мороз. На Александерплац выбирают елки. Продавцы елок соревнуются в рекламировании своего товара с продавцами газет: «Мир в полдень», «Красное знамя». Утром, днем и вечером выходят газеты с последними новостями. Все бегут мимо, торопясь укрыться от усиливающегося мороза и режущего ветра. Бертель и Реувен входят через вертящиеся стеклянные двери в многоэтажное здание универмага, и в нос ударяют острые праздничные запахи — воска от цветных свечей и свежести от украшенных игрушками елок, возвышающихся в тесноте и толкотне магазинов.

— Реувен, гляди, какая красота! — Бертель стоит у витрины огромного магазина швейных машинок Зингер и не отрывает взгляда от яркого луча, высвечивающего лицо богоматери с младенцем на руках.

Гнев охватывает Реувена при взгляде на эту христианскую девочку, которая держит в объятиях младенца, сложив молитвенно руки, эту большую восковую куклу и малую восковую куклу, гладкие лица которых умильно обращены к богу.

— Евреям запрещено смотреть на эту мерзость! — горячится Реувен.

— Иисус был великим освободителем. Он вселил в человеческие души великие идеи, — искорки света вспыхивают в черных глазах Бертель.

— Мерзость! — Реувен кипит от злости. — Еще раз произнесешь такое, придется тебе выбирать между ним и мною.

Плечи его дрожат:

— Ты сгоришь в адском пламени. Иисус — враг евреев!

— Реувен, мой отец говорит, что у евреев и христиан один единый Бог, — роняет она с мечтательным видом, и взгляд ее полон священного трепета.

Она любуется позолоченным нимбом вокруг головки младенца, звездой, окруженной лампочками, рассеивающими свет вокруг, светящимися над его головой.

— Это не наше! Это не наше! — Реувен тянет ее за руку.