Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

“Ты не будешь писателем, если не сможешь так сосредоточиться. Искусство – не благословение, а наказание. Это твоя судьба. Ты родилась с этим. Ты обязана жить с этой судьбой. В отличие от животных, каждый человек может рассказывать истории.

Язык – дело человеческое. Но художник переживает нечто, что ты сейчас пережила. О чем ты кричала? Ведь веранда была закрыта, и тебе ничего не угрожало. И, тем не менее, ты кричала, будто тебя режут. Но тут возник Бенци. Иначе, я бы не пришел к тебе на помощь, ибо твой крик – это результат. Ты бы сама перестала кричать, и тогда картина была бы завершена”.

Она описала ему свое видение. И вот, что он ответил.

“Обычный человек видит красивый цветок. Он радуется и продолжает идти своей дорогой. Не так ведет себя художник. Цветок, увиденный им, превращается в нечто индивидуальное, принадлежащее ему. Восхищение вызывает отклик в душе. Цветок не исчезнет, а превратится в некую воображаемую картину. Какую – никто еще не знает. Здесь открывается дверь в область творчества, но большой художник все еще не входит в нее, ибо, если он нарисует цветок на этом первом этапе, это будет натурализм. И это не искусство. Хотя люди думают, что если могут превратить беса в ангела, значит, они большие художники. Но это фальсификация искусства. В этот момент ты вскрикнула. Именно, этот крик должен был привести к искусству или тут же исчезнуть. В какой-то момент этот второй этап прекратился, и ты должна была перейти к третьему этапу – к абстракции, то есть к синтезу. Ты возвращаешься к началу, к цветку, к реальной вещи, но теперь ты видишь новый цветок. Это уже этап творчества. Мало кто из людей приходит к этому начальному этапу, к полной абстракции. Это принадлежит иудейству. Только народ, который может прийти к такой степени абстракции, смог создать Десять заповедей”.

Израиль взял в руки книгу “Шемот” и прочел Десять заповедей.

Стояла полночь. Они сидят на синем диване в теплой комнате. Бледное пятно света падает на гладкий лист. Израиль переводит стихотворения Тувима.

В зимнюю пору в зимнюю пору
Просыпаются мертвые
И восходят на гору
Нощно и денно
Собирать цикламены
Ходят они между живыми
Малыми и рослыми
Детьми и взрослыми
Им не мешают ни стар ни мал,
Восстав из тлена
Они собирают между скал
Цикламены
Никто их не видит
Никто их не слышит
Лишь я
Иду по следам их неслышным
И вижу как их поглощают горы
В зимнюю пору в зимнюю пору
И мертвые сходят не зная заботы
В ночь на субботу в ночь на субботу
В поля с высей
И собирать нарциссы
Хлещет ливень сечет их градом
Тучи клубятся горами мрачными
Они идут насквозь прозрачные
Закутаны в белые ткани ряд за рядом
Отбросив прах
Нарциссы в руках
Лишь я
Сквозь жалюзи слежу за ними
Легион им имя
И цикламены
Влажно в руках их обвисли
Возвращаются в свои могилы
Как моя память мои мысли
Клубятся над могилами
Над праотцами моими милыми
Уплывающими в рассвет
Каждую субботу на тот Свет.

Израиль продолжает раскрывать ей секреты словесного творчества. Обсуждение касается только смысла, а слово само по себе не является средством искусства. Нет у слова силы цвета и, тем более, увлекающей силы звучания. Звук – родоначальник всех искусств. Звук – Божественная основа. Язык, не раз повторяет Израиль, это музыка. Без музыки нет искусства. Что же касается литературы, недостаточно, к примеру, описать агрессивность. Литература передает ощущения, предчувствия.

“Ты должна передать читателю ощущение агрессивности так, чтобы он почувствовал ее всеми нервами. Так ты научишься судить, что есть – искусство, а что – повествование”.

Израиль показывает ученице лист желтого цвета и напряженно ждет ее реакции. Красный цвет связан с миром ее ассоциаций, а желтый откроет ее собственный мир.

Так он переходит от цвета к цвету и учит Наоми давать каждому цвету образ, форму, голос, и сочинять для каждого цвета сюжет. Плыть в цветовой гамме понятий, создавать положительную или отрицательную гармонию. День за днем, от этапа к этапу. Неосознанно выбирает цвет, с которым хочет соединиться, цвет, который первым выскакивает перед ее глазами.

В детстве она плакала от того, что думала: кусты сирени забирают ее силу. Теперь таинственный голос и цвет уже перестали давить на нее.