Моей целью было рассказать о последних часах еврейства Германии на фоне тех лет и того страшного процесса, который выплеснулся на весь мир. В книге сталкивается прошлое с настоящим и будущим. Саул и Иоанна, делающие первые шаги в своей жизни на страницах романа, переступают порог своего дома по пути в большой мир, к своему народу. Этот их путь еще долог. Он лежит перед ними, как и тот, что за их спинами – путь поколений, которые мечтали о родной земле, о свободной жизни в стране праотцев.
Евреи и не евреи вместе составляют человеческий ландшафт книги, представляя самими своими жизнями разнообразие сталкивающихся дорог, прошлого, настоящего и будущего.
Пути эти расстелены между детством Саула и Иоанны на немецкой земле и зрелостью на земле Израиля, между чужой землей и врастанием в землю праотцев, землю родины, и борьбой за ее освобождение в войне за Независимость. Нелегкую жизнь прошли люди поколения доктора Артура Рупина, которые проложили путь всем последующим поколениям.
Я хотела выразить в этой книге колебания моих сверстников, заблудившихся на своем пути и ищущих его между еврейским и нееврейским миром, выразить благодарность тем из моего поколения, кто проложил нам путь сюда, в Израиль.
Я благодарю широкую общественность, которую представляет муниципалитет Хайфы, за этот прекрасный, подаренный мне вечер, за понимание моих творческих намерений, за кредит общественного доверия к моим дальнейшим творческим усилиям”.
Она ведет себя сдержанно и даже равнодушно к такому огромному успеху. Все публикации о романе, о ее личной жизни словно бы не касаются ее. Проходят недели, долгие месяцы, а имя Наоми Френкель не сходит с газетных страниц. Боясь ее преувеличенной чувствительности, Израиль предупреждает: “Девочка моя, эта реклама осложнит твою жизнь. Но ты одарена сверх меры, и твой долг – творить. Если не будешь писать, ты рискуешь закончить свою жизнь в доме умалишенных”.
Он обнимает ее и говорит: “Даже если в одном или другом месте необходимы исправления или улучшения стиля, ты написала отличную книгу. Не дай успеху вскружить тебе голову. Ты вовсе не исчерпала своего таланта”.
Он рассказывает ей о писателях, которые взлетели на вершину успеха, но вскорости были забыты.
“Если через пятьдесят лет будут читать твои книги, и всё, что выйдет из-под твоего пера, будет актуальным, – тогда будет ясно, что речь идет о большом писателе. Таким вот масштабом измеряется величие писателя”.
У головокружительного успеха – разные лики. К поздравлениям присоединяются укоры, уколы, откровенные нападки. Доктор Нехама Лейбовиц, преподаватель ТАНАХа, к которой Наоми относится с большим уважением, не забыла отличницу из кибуца Мишмар Аэмек, которая занималась у нее до войны за Независимость в еврейском университете на горе Скопус в Иерусалиме. Она была уверена, что студентка станет религиозной женщиной. Встретив Наоми в банке, она стала ее публично распекать:
“Что ты сделала из этих марксистов, Наоми? Что ты сделала из этих преступников? Что вдруг немец-коммунист занимает такое уважаемое место в романе? Из книги твоей возникает впечатление, что лишь благодаря германскому рабочему движению преуспел сионизм! На тебя повлияли марксистские понятия, ты идеализировала рабочих”.
Из окошек банка высунулись служащие. Посетители обступили их и сверлили Наоми взглядами, полными неприязни. Преподавательница прямо кипела от негодования. И Наоми понимала причины этого гнева. Образ коммуниста Отто, владельца газетного киоска, вызывал у читателей симпатию. А его высказывания типа – “Евреи и нацисты вместе… В мире есть только два сорта людей – буржуи и пролетарии” – повышали у преподавательницы давление.
В кибуц позвонила секретарша министра юстиции Пинхаса Розена. Она передала Наоми просьбу министра – приглашение пообедать с ним в Иерусалиме. Наоми извинилась, что не сможет ответить на приглашение, даже если пришлют за ней автомобиль министра. Она – кормящая мать.
“Если так, – сказал министр, – завтра утром я сам приеду к вам”.
Когда он был ребенком, его родители-ортодоксы оставили Венгрию и перебрались в Германию. Он сталкивался с немецким ассимилированным еврейством, и хочет поговорить с автором романа, столь приковавшего его внимание.
По кибуцу Бейт Альфа разнеслась весть о приезде министра. Это же такая честь принимать в гости члена правительства, которого так почитает израильская общественность.
Цветы, печенье, фрукты, напитки, угощение за угощением несут в ее квартиру.
Но все церемонии оставлены. В доме только они вдвоем. У министра Пинхаса Розена к ней возникают отцовские чувства. Он усаживается в кресло, выпрямив спину, и сразу же приступает к делу.
“Я сейчас еду гостиницу “Волны Кинерета”. Если бы вы присоединились ко мне, я был бы рад. Мне надо поделиться с вами многим”.