Из дворца выезжает роскошный автомобиль верховного наместника. Все движение на шоссе замерло. Слышен только ослиный рев. Все живое механическое оттиснуто на обочины – арабы, ослы, мы среди них. Несколько минут тишины и покоя. Лишь проехал автомобиль, и вновь мы бежим, охваченные страхом. Добегаем до дома, тяжело дыша, лица багровы, но в сердцах – чувство облегчения. У ворот – маленькая будка охранника и шумное кудахтанье кур встречает нас. Целая оранжерея цветов растянулась вдоль полевой дороги, ведущей к дому. За оранжереей – скальный грунт. Каменистая земля Иерусалима сурово смотрит на нас. Дом наш – двухэтажный – обширный, сверкает чистотой. Наша группа первая, которая обосновалась в нем. Все мы из Германии. Год 1934. Мечта нашей руководительницы Рахели Янаит Бен-Цви – готовить нас к труду и преподаванию. Первая беседа с нами состоялась на плоской крыше белого здания – нашего общежития. Была весна. С одной стороны дома древний ландшафт, черные голые скалы раскаленные на солнце и подобные окаменевшим существам. С другой стороны дома раскинулся город Иерусалим своими домами, стенами, башнями. Старый город, вправленный в новые молодые кварталы с проплешинами пустырей. Рахель пыталась нас приобщить к своей мечте, говоря, что нашими руками можно будет одолеть пустыню. Но в эти первые дни наши сердца не очень воспринимали эти пророчества. Все еще в нас болели раны вырванных корней из мест нашего рождения и взросления. Мы были дочерьми тридцатых годов двадцатого столетия, кризисных годов. Родились мы после Первой мировой войны, взрослели, когда перед нашими глаз рухнул старый мир. Мы еще немного вкусили от старого мира, который еще дышал перед своим исчезновением. Этого немногого было достаточно, чтобы внушить нашим душам надежду и тоску по ценностям, которых больше нет. Мы были бездомными, нас мучила тоска по детству, по дому отца и матери, по ушедшему, потерянному навсегда миру, которому было такое суждено со всем, что было в нем хорошего и плохого, положительного и отрицательного. В первые годы в Израиле мы разрывались между реальностью жизни, которую еще не очень-то понимали и не врастали в нее, и между воображаемым миром, от которого еще не могли освободиться. Мы разрывались от лихорадочного желания соединить эти два мира – реальный и воображаемый.