Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Вечерами, когда город Иерусалим ослеплял нас множеством огней, мы сбегали из дома. Шатались по улицам, и глаза наши не отрывались от освещенных окон домов, и сердца наши скребла тоска по родному дому, по семье, по нормальной жизни. Мы ощущали себя бездомными, мы блуждали отчужденно по улицам, а затем бегом возвращались к воротам лагеря и вновь не отрывали глаз от нашего белого здания, чтобы ощутить это, ставшее родным место, дающее нам кров и пищу, дом, борющийся за наши души, и со всех сил старающийся сделать родными эти стены и улицы. Сидели мы в большом зале, где сейчас с нами Рахель, в зале, который был нам и учебным классом, и клубом. Стены его были выкрашены зеленым цветом, мебель была светло зеленого цвета.

“Кто вы?” – спрашивала она. – “Чего вам шататься по улицам? Вы что, бездомные?”

Бездомные. Слово это мы услышали впервые от Рахели. Немало времени ей понадобилось, перевести это слово на немецкий язык – Кто вы? Бездомные? Это были первые шаги по твердой почве, первое ощущение настоящего реального дома.

Глава одиннадцатая

Книги пишутся не только чернилами, но и кровью.

Наоми еще и еще раз переписывает новые страницы. Зачеркивает, правит… Мысли кажутся ей поспешными и поверхностными.

Воспоминания не отпускают.

Внезапно, как из мутной воды, возникает, казалось бы, забытая гнусная история, случившаяся вскоре после войны за независимость.

Мерзавец Йоська ворвался к ней в комнату и набросился. Она кричала и отшвыривала его.

На ее крик прибежали два охранника. Они дали показания в ее пользу. Кибуц также встал на ее защиту. Но, вопреки всему, злые языки твердили, что якобы она сама приставала к наивному юноше.

И вот теперь благодаря политикану Шабтаю эта сплетня дошла до ее дочери.

Дочь выкрикивала гнусности, а Наоми не издала ни звука, только глаза ее застыли, как две льдинки, от отчаяния и разочарования. Дочь орала, что такая женщина, как Наоми, не имеет права рожать детей. А оно не могла простить дочери, что та расшевелила давнюю травму и поверила лжи.

“Это кибуц, Израиль. Если большинство считает мое поведение преступным, так тому и быть. Никто не может оспорить коллектив”.

Работа над романом высасывает из нее все силы. Она прячется в своем уголке. Воображения внутри нее борется с реальностью. Она отчуждена от окружающих и это делает ее странной в их глазах. Она ведь несет в себе все будущие образы и все ее душевные переживания обращены внутрь.

Но ее удаление от любой общественной деятельности, конечно же, не остается без внимания. Общество ее атакует. Некоторые вообще сомневаются в том, что книга ее – выдающееся произведение, ведь оно проникнуто духом индивидуализма. В кибуце недовольны тем, что она тратит столько рабочих часов на писание.

Интуиция подсказывает ей, что только на примере личности можно восстанавливать эпоху. Она настойчиво повторяет, что ее роман – историческое реалистическое повествование, описывающее пролог к приближающейся Катастрофе. И это важно всем.

Нервы ее напряжены, окружающая враждебная атмосфера парализует ее творчество.

Дорогому моему человеку от его самой плохой в мире жены.

Благополучно добралась до Иерусалима. Хорошо отдохнула после месяца напряженной работы.

Занималась правкой. С утра сообщила в канцелярию Президента и Пинхасу Розену, что я здесь.