Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Вся моя история с кибуцем стоит у меня, как кость в горле – ни проглотить, ни выплюнуть. Все дни здесь, в Иерусалиме, я прячусь в доме, не вижу человеческого лица. Я веду себя преступно в отношении общества. Что-то отталкивает меня от людей, словно бы я снова стою перед миром, враждебным, чуждым, неверным.

Конечно же, следует это преодолеть, встать и появиться в столовой кибуца, увидеть эти физиономии, которых не хочется видеть.

Занимаюсь много, и тем временем слой пыли покрывает груды книг, которые я, как говорится, прорабатываю. Пока я отберу необходимое, а от остального освобожусь, пройдет немало времени. К тому же я роюсь в университетских неупорядоченных книжных кладах.

Вообще-то, иногда хорошо отдохнуть от общества. Надеюсь, вскоре увидимся, и я дополню то, что не написал в письме.

Спать в разных постелях?! Они привыкли спать в одной постели, и не смыкают глаз, когда не чувствуют один другого. Но доктор Израиля Барух Паде настаивает на том, что его подопечный должен получать полноценный отдых, и, главное, раздельный сон. Доктор боится внезапной смерти от физического усилия в супружеской постели. Состояние его здоровья сильно ухудшилось из-за конфликта с Движением, и пока улучшение не наблюдается. Доктор настоятельно рекомендует ему отрешиться от кибуца во имя его жены и дочери. Но Израиль словно бы затыкает уши. Наоми несчастна. Ведь Иерусалим, в отличие от кибуца, где она задыхалась, дает простор для мысли, для дыхания, простор физический и душевный.

Столица многолика. Она объемлет Наоми и вдохновляет мистическим чувством. Все исторические и духовные пласты древнего города, поставленного Данте во главу мира, придают Наоми ощущение волшебства жизни. И даже искусственно возведенная бетонная стена, шлагбаумы и колючая проволока между Израилем и Иорданией не могут стать преградой между прошлым и настоящим.

До войны за Независимость она гуляла по Старому городу, где каждый камень рассказывает о своей религии – иудейской, христианской, мусульманской. Она шагала по еврейскому кварталу, заглядывая в каждый закоулок, в каждую щель, где гнездится и произрастает жизнь ортодоксальных евреев, проходя мимо синагог, микв, школ, сгорая от любопытства и желания проникнуть в сложные тайны еврейской жизни, которой она не знала.

Она всматривается в наплывающие один на другой древние и новые архитектурные стили. Они придают городу неповторимый характер. Впечатляют ее этнические орнаменты, привезенные в страну Сиона со всех концов мира. В этой особенной атмосфере она пишет, многому учится, занимается домашним хозяйством. Израиль следит за ее развитием, направляет ее:

“Проза пересекает все границы, соединяя в себе тезис, антитезис и синтез. Именно, художественность должна быть главной целью твоих сочинений”.

Она даже сочиняет поэму в прозе о царской дочери, одинокой и печальной, ожидающей освобождения. Царская дочь, ограбленная и беспомощная, берет инициативу в свои руки, когда юноша проходит мимо. Это пастух, и она поведет его по тропам, о существовании которых он и не подозревал.