Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Израиль говорит Яари: “Ты приехал в Израиль из дома хасидов не желавших репатриироваться в страну праотцев, пока не явится Мессия. Ты приехал в Израиль, как представитель движения “Шиват Цион” – “Возвращение в Сион” и должен быть лидером этого движения. Нельзя построить страну евреев на основе только политического сионизма.

“Израиль, что с тобой? В Иерусалиме ты стал разговаривать, как ортодокс”.

Каждую среду Меир Яари обедает у них.

“Такой человек, как Израиль, не сможет жить без дела во имя будущего, его душу изъест червь совести и сомнения”.

Наоми напряжена. Израиль колеблется. Он готов сдаться.

“Возвращение в кибуц убьет его”, – говорит она Яари.

“Ты ошибаешься. Я создам ему условия жизни, достойные его таланту. Я спасаю его. Израиль не сможет обеспечивать семью в городе”.

“Но я еще существую и зарабатываю”.

“Твое предназначение – писать книги”.

“Я буду продолжать работать и также писать”.

“Ты что думаешь? Сможешь дать ребенку достойное образование в городе?! Израиль – больной человек. Ты его убиваешь. Это на твоей совести!”

Израиль встает со своего кресла. Руки заложены за спину, пальцы сжимаются в кулаки. Да, без дела и без будущего нет ему жизни. Наоми охватывает паника. Ее Израиль сдается демагогии Яари. Потребности коллектива? Есть у него необходимое и любимое дело: исследование культуры польского еврейства. Израиль не признается ей, что его терзает совесть и долг перед кибуцем.

Меир Яари – противник тяжелый. Звук его шагов по ступенькам их дома, как звук приближающейся беды. Меир разрушит все ее планы. Она обязана воевать за их с мужем существование в столице. А Яари уверен в том, что он борется за исправление мира. В полные напряжения двадцатые годы двадцатого века он и его отец стояли на перекрестке, где сталкивались ценности. После Первой мировой войны его отец присоединился к идее создания германской республики. А сын, находясь в Вене, писал, что “Шомер Ацаир” – это движение преобразователей мира. Слова его вдохновляли и зажигали сердца национальной гордостью. Теперь же он верил в социалистическое общество, завоевывающее весь мир. Наоми говорит о проблемах Советского Союза, о лжи, изрекаемой его лидерами, создавшими устрашающий режим.

“Наоми, ты – предательница!” – из-за стекол очков глаза Яари мечут молнии.

“Я беседовала с госпожой Нойман. Я знаю, что сделали с ней и ее мужем”, – негромким, характерным для нее голосом отвечает Наоми.

Ты веришь клевете какой-то….?! “.

“Эта несчастная не просто какая-то! Я говорю о лидерах коммунистического движения Германии. Я встретила ее у Шолема, и она произвела на меня глубокое впечатление”.

“Профессор подговорил писательницу очернить советскую Россию и коммунистическую партию”, – взрывается Яари.

“Шолем был другом ее мужа”.

“Наоми, она ненормальная! Она лжет!”

“Она говорит правду”.

“Как ты можешь верить этой изменнице? Наоми, ты сама изменница!”

История госпожи Нойман, коммунистки из Германии, трагична. Несколько дней назад эта женщина покинула Израиль с разбитым сердцем. Ее дочери, Барбара и Юдит, не смогли простить матери, что та оставила их в детстве. Барбара – выпускница художественной академии “Бецалель”, Юдит – бывшая воспитанница движения “Ашомер Ацаир”. Обе выросли в Иерусалиме у своего деда, знаменитого философа Мартина Бубера. Их мать оставила детей и деда во имя большой любви к Карлу Нойману. Об этом разрыве между матерью и дочерьми Наоми слышала в доме Мартина Бубера.

Нойман вернулась во Францию, а затем переехала в Швецию.

Статная аристократка госпожа Нойман нашла понимание и тепло в доме Шалома. В этом доме и произошла ее встреча с Наоми. Фаня приготовила стол в салоне, – бутерброды, сладости и питье, – зная, что им предстоит долгий разговор. Трагическая история госпожи Нойман разрушила вечерний покой. Этой ночью Наоми вернулась в свое детство. В центре их беседы была Германия в двадцатые и тридцатые годы.

“Нойман сказал, что пока он борется, он живет. И вправду он жил не жалея себя. Если бы он молчал, его бы не тронули. Но он предпочитал отстаивать свое мировоззрение”.

О жизни во имя партии она сказала: “Борьба стала самоцелью. Все было связано с партией, политикой. Партия поставила будущее взамен сегодняшней жизни. Отношение к ребенку, к мужу, к дому, все простые и привычные человеческие чувства ослабли, а затем, вообще были отброшены во имя великих революционных целей. Люди превратились в существа, лишенные индивидуальности. Карл не мог с этим смириться”.