Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Ее первый муж был сыном Мартина Бубера. Она влюбилась в Карла Ноймана, блестящего красавца, одного лидеров коммунистической партии Германии и слепо пошла за ним. Но в тридцатые годы она очнулась, как от дурного сна. Ее муж вступил в острый конфликт с партией. Он называл лидеров партии агентами Москвы, работающими в интересах руководства СССР в Германии. Он предложил выступать единым фронтом с социал-демократической партией против нацистов и требовал выставить кандидатуру президента от двух рабочих партий. Но товарищи по партии отвергли его предложения. Социал-демократы были названы социал-фашистами. Карл Нойман не мог идти плечом к плечу с нацистами на всеобщей большой стачке транспортников 1932 года. Он выступил против объединения нацистской свастики с серпом и молотом, против руководства своей партии, которое проповедовало, что цель оправдывает средства. И он сам осудил себя. В полный голос высказал свою позицию и поехал на суд Коминтерна, зная, что не вернется оттуда живым.

“Коммунистическое руководство организовало его поездку к собственной смерти”, – сказала госпожа Нойман о расставании с мужем.

Они загрузили в чемодан туалетную бумагу, ибо слышали, что в России ее не найти. До отъезда Карл оформил завещание. В это время нацисты уже пришли к власти. Коммунистка Нойман понимала, что ей следует бежать из Германии. Она знала, что мужа, в лучшем случае, сошлют в Сибирь, и там она с ним встретится. Может быть, он избежит расстрела благодаря ее коммунистической деятельности. Но в России у нее раскрылись глаза. Как только ее нога ступила на советскую землю, она была арестована агентами НКВД и находилась под домашним арестом в крохотной московской квартире, в которой, как загнанный зверь, металась от стены к стене. Ей разрешалось, под неусыпным наблюдением агентов, выйти в магазин за продуктами. И тогда она поняла, что случилось с ее мужем. Целую ночь рассказывала она Наоми по-немецки, сухо и деловито. Рассказ человека, прошедшего невыносимые страдания, вошел в роман.

Друг старшего брата Эрвин обрел черты Карла Ноймана. Они подружились в университете. Гейнц назвался другим именем, посетив дом Эрвина, отец которого был махровым нацистом и антисемитом. В Первую мировую войну тот потерял глаз, и не вернулся к работе плотника. Карл позже прервал с ним всякую связь.

Наоми напугана.

“Мы не подходим к жизни в кибуце, достаточно мы там настрадались. Нельзя нам отказаться от самостоятельности”.

Израиль разрывается между городом и кибуцем, ворочается ночами, стонет со сна.

“Как это ничтожно – требовать от человека идти по пути одной единственной мысли, придерживаться одного долга, и никакого отступления от линии, никакого, даже малейшего изменения”.

Он скрещивает руки за спиной, напрягает мышцы, молчит. Она пытается настаивать на том, что не следует поддаваться демагогии Яари. Только Иерусалим – залог безопасности семьи. Сможет ли она отказаться от внутренней цельности, подаренной ей столичным окружением, от литературного таланта, открывающего ей все двери. Ее постоянно публикуют в газетах, она выступает по радио. Она является почетным гостем на важных встречах и лекциях, ее порог обивают интеллектуалы, политики, известные люди. Она, перенесшая в прошлом тяжелые душевные кризисы, наслаждается внутренней свободой и финансовой независимостью, сочиняя радиопередачи для детей и юношества.

Иерусалимская элита опекает ее. Выдающиеся личности, литераторы, люди искусства дарят ей уважение и любовь. И для Израиля, контакты с иерусалимской интеллигенцией крайне важны и полезны. Но и кибуц нуждается в нем.

“Израиль, отрешись от понятий “коллектив” и “все”. Освободись от этой отравы. Оставь это. Будем жить в Иерусалиме и совершим великие дела”.

“Да, человек нуждается в личной жизни, – соглашается с ней Израиль, – но как я могу отбросить “коллектив!”

Он тоскует по просторам, по полям и долинам, по любимым горам Гильбоа.

“Ты оставляешь фронт борьбы”, – этот укор Яари хлещет его днем и ночью, – “ты прячешься за спинами твоих новых прекраснодушных товарищей – Гершома Шалома и компании – всех этих профессоров, Они не участвуют в нашей борьбе за новый лучший мир”.

Каждый визит Яари стал для нее проклятием. Он твердит от ответственности Израиля перед Движением кибуцев. Ночами Израиль не может отрешиться от обвинений Яари. “Ты – предатель! Стань перед судом собственной совести. Ты – человек, на которого смотрят. Люди жаждут услышать твои слова, и потому на тебе лежит ответственность больше, чем на всех других. Сделай выводы! Вернись в строй!”