Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая

«Чудеса? Чудо приходит вслед за бедой, и снова чудо, и вновь – беда. Вот, примеру, не хватало мне пастбища. Конечно, две тысячи дунамов выглядят большим пространством, но если речь идет о настоящих доходах, в стаде должно быть не меньше ста коров. У меня было только пятьдесят. А, вообще-то, речь должна идти о двухстах или двухсот пятидесяти головах. Пастбища у меня, было, можно сказать, с гулькин нос. Я должен был добиться пастбища, принял участие в конкурентной борьбе. Речь шла о больших хозяйствах, как, например, Хамадия. Это была настоящая война за пастбища. Арабы пасли свои стада в долине, заявляя свои права. Для меня это была война за существование усадьбы. Я снова начал засыпать письмами все учреждения, вертелся между ними, между «да» и «нет» и – «может быть». В конце концов, я получил пять тысяч дунамов. Это была огромная победа. Я спас усадьбу.

«Значит, в учреждениях отнеслись к тебе с уважением».

«О, да. При всем, при том, я держусь на горе ветров, усадьба существует, и я смог даже доказать, что преуспеваю, и не потерпел неудачи, как мне сулили недоброжелатели. Теперь они с удвоенной силой стали мне помогать. Прошло четыре года, и я получил воду. Власти провели водоснабжение во всей округе, и намереваются реставрировать замок крестоносцев. Начал с малого и добился многого. Не думай, что это было просто». Меир назвал усадьбу именем сестры.

Ему помогал араб, который не знал иврита. Когда Меир издавал какие-то звуки, не в силах произнести целое слово, то араб отвечал: «Да, да», поддерживая его усилия, и так сумел развить его речь.

Наоми трудно. Меир то откровенен с ней, то замолкает, сжав зубы. С трудом выговорив несколько слов о каком-то событии в своей жизни, пугается и тут же жалеет об этом, колеблется, стоит ли это открывать. И каждый раз просит зачеркнуть и забыть то, что он ей рассказал. Так, один за другим, отвергаются потрясающие рассказы, полные духовного подъема и невероятной храбрости. В конце концов, остаются эпизоды, неинтересные читателю. «Меир, возьми эти материалы и ищи себе другого редактора. Я не готова поставить свое имя на такую книгу. Желаю успеха!»

Он забрал рукопись и вышел из их дома, не сказав ни слова. В два часа ночи сильные удары в дверь подняли ее с постели. Меир стоял во весь свой рост на пороге. «Наоми», – он подал ей свежезажаренный стейк, с которого стекало масло, – «ездил я вперед и назад по шоссе Тель-Авив – Хайфа, зашел забегаловку, и вот, купил. Мы должны продолжить работу, и больше не будем вычеркивать!»

Они начинают сначала.

«Всегда у меня была тяга – писать», – отвечает он на ее вопрос, почему он вел дневник, – «дневники я начал писать с восьмого класса. Я должен был выразить чувства, которые не давали мне покоя, это желание было сильнее меня. Ко всем своим действиям я относился, как к своим произведениям. Они виделись мне всегда как подъем духа. Все, что происходило со мной, оставалось как бы без душевного отклика. И тогда я сказал себе: пусть хотя бы что-то останется, хотя бы эхо тех подъемов духа. Вот и решил я все записывать для себя, и вовсе не для публикации».

Меир видит в Наоми опытного писателя, верит, что она сможет добраться до глубины его души, искать и найти в переделках, в которых он пребывал, истинную сторону его необычной личности.

«Расскажи мне, как ты оказался в подразделении 101?»

«Пришел в армию, в молодежное подразделение. Атмосфера там была тяжелая. Слепая дисциплина, и никакой личной инициативы. Командир батальона – царь и бог, делал с нами все, что ему заблагорассудится. Это было невозможно выдержать. Не было вообще серьезного отношения к врагу, даже не думали о какой-то опасности со стороны арабов. Ближайшим нашим врагом был командир, которому мы сопротивлялись, как могли. И я искал защиту в походах. Я любил пешие переходы, но они меня не вдохновляли так, как прежние запрещенные походы, которые до армейской службы были частью моей жизни. Я попросился на курс разведчиков. С детства я хотел познать страну, каждый ее уголок, пережить снова проход по тропам Галилеи или холмам Бейт-Говрин, или по пыльным тропинкам Негева. Мне повезло. После окончания курса я был переведен в особое секретное подразделение 101».

«И когда ты пришел в подразделение 101, отношение твое к армии изменилось?»

«Да. Во-первых, образ врага обрел четкие очертания, реальную ощутимость, когда я начал встречаться с ним лицом к лицу. Тотчас же, с приходом в подразделение, мы вышли на реальную операцию. И, главное, я не наткнулся на жесткие отношения командира к солдатам»

«Какой была встреча с командирами?»

«Я предстал перед майором Ариэлем Шароном на крыше здания полиции в Абу-Гош. Вытянулся в струнку, отдал честь, как нас учили. В другой руке у меня был большой деревянный чемодан. Такие чемоданы давали каждому, кто уходил в армию из кибуца Эйн Харод. Рядом с Ариком сидел его заместитель Шломо Баум. Они ели о бифштексы. Арик пригласил меня разделить с ними трапезу.