Королева в тени

– Я всегда называла тебя дочерью. А теперь это становится вполне законным. Или почти законным. Ох, Джоанна! Ну почему тебе обязательно нужно все устраивать таким образом? Неужели ты с первого раза не усвоила, что путь этот ведет только к сердечным страданиям и распрям? – Своими дрожащими пальцами она развернула мое лицо к свету. – Думаю, мой сын всегда испытывал к тебе слабость. Да и какой бы юноша не восхищался столь прекрасной девушкой, которая росла с ним с самого детства? Но любишь ли ты его?

И пока я была вынуждена приводить себя в эмоциональное состояние, которое, с одной стороны, удовлетворило бы ее, а с другой – сохраняло хотя бы видимость искренности, Филиппа продолжала:

– По слухам, которые распространяют мои глупые прислужницы, вы с ним больше чем друзья детства и вас останавливали от пылких признаний в любви лишь близкое кровное родство и благородное достоинство. Однако сейчас вы решили улучить момент, чтобы воспользоваться удобным случаем и узаконить свою любовь. Это правда?

– Нет.

– Я никогда так и не думала.

И я рассказала ей правду, потому что соврать ей было невозможно.

– Я никогда не видела в Неде своего возлюбленного. Мы были слишком юными, к тому же он младше меня. Все его мысли были заняты военным снаряжением и сражениями. А мои… – Моя правда немного притихла.

– А ты видела только Томаса Холланда. Ты была развитой не по годам, а он уже был рыцарем, и достаточно галантным. Конечно, тебя тянуло к нему. Как мог конкурировать с ним десятилетний мальчик, пусть даже ему в будущем была обещана королевская корона? Его королевская кровь не была для тебя чем-то притягательным. Тогда, по крайней мере. – Взгляд ее был омрачен душевной болью. – Для тебя всегда существовал только Томас.

– И это дорого мне стоило, – печально признала я.

– Да, дорого.

Я снова подняла на нее глаза и, пока она еще не успела взять под контроль выражение своего лица, заметила в нем что-то помимо усталости, что-то неприятное. И тогда я задала ей вопрос, который всегда волновал меня:

– Но вы тогда ничего не сказали. И ничего не сделали, чтобы пресечь мое отчаянное безрассудство, – таким все это видится мне теперь. Возможно, вам следовало бы остановить меня?

– Да, следовало бы. Но мы находились в Генте, и, оглядываясь в прошлое, думаю, что я просто была слишком сосредоточена на рождении моего сына Джона. К тому же я неважно себя чувствовала. Если вдуматься, мне кажется, что рассуждала я примерно так: это все ее экстравагантность, свойственная юности, которая со временем умрет сама собой, а если начать давить на девочку, это приведет к открытому неповиновению. Я всегда видела это в тебе, Джоанна. Возможно, мне следовало бы внимательнее приглядывать за тобой, однако я никогда не думала, что ты зайдешь так далеко и решишься на столь экстремальный шаг. – Глядя мне в глаза, Филиппа взяла меня за руку. – Ты уже сказала Неду, что не любишь его? Не говори ему этого. Это разобьет ему сердце. Ведь ты всегда была его Джанет.

Я покачала головой. В ней сейчас говорила заботливая мать. Я же считала, что сердце у Неда было достаточно крепким, чтобы выдержать и не такое.

– А что касается твоего сердца, мадам Джоанна… Есть ли у тебя в груди что-то, что могло бы разбиться?

– Я не причиню Неду боль, – сказала я, когда между нами повисла тишина, нарушаемая только приглушенным щебетанием женщин в дальнем конце комнаты. – Он все знает. Знает, что я любила Томаса. И он готов ждать, пока наша с ним взаимная привязанность не станет настоящей любовью. Он считает, что в его силах добиться, чтобы однажды я действительно полюбила его, – вероятно, так оно и есть. Нед обладает такой уверенностью в себе, какой я еще не встречала ни у одного из мужчин.

– Мужчины обладают способностью воображать себе такие вещи, которые абсолютно не соответствуют действительности.

Уж это я и сама знала. Уилл всегда верил, что я останусь с ним, когда немного одумаюсь. Я едва не сказала ей об этом, чтобы поднять настроение, но тут заметила в глазах Филиппы слезы. Меня пронзило острое чувство вины – иногда такое обязано происходить. Эта женщина столько мне дала! Нет, ей явно было нехорошо, и даже очень нехорошо: я уже раньше заметила, как напряженно она держится. По-видимому, она страдала некоторое время, а ее недомогание просто маскировалось с помощью официальности ее нарядов; годы все-таки давали о себе знать, а я не понимала этого. Я думала о ней меньше, чем должна была бы, даже когда видела ее физические муки.

– Я буду ему хорошей женой, – заверила я Филиппу, чтобы вернуть улыбку на ее лицо. – Я буду в точности такой, как вы хотели.

Но теперь выяснилось, что она не хочет говорить о своем сыне. Взгляд ее скользнул в сторону женщин, стоявших у окна. Переполняемая жалостью к ней, я взяла ее дрожащие руки в свои.

– Я знаю, что ваше плечо причиняет вам боль. Хотите, я позову кого-то из ваших прислужниц? – В глазах ее мелькнула тень паники, и это удивило меня. – Выходит, это еще не все, не так ли?