Королева Виктория

Как когда-то Мельбурн, Дизраэли понимал ее, знал ее недостатки и умел играть на них. Благодаря ему она ожила. Он уговаривал ее выходить в свет, участвовать в разных инаугурациях и вновь играть ту роль, что была ей положена по статусу. Он вернул ей уверенность в себе, убедил в том, что она вполне может править сама, без Альберта. Премьер-министр был единственным человеком, перед которым она не сдерживала своих эмоций. Однажды после визита к Виктории он писал своей приятельнице: «Я думал, что она вот-вот расцелует меня. Она все время смеялась, болтала и скакала по комнате, словно птичка». Хотя на картинах и фотографиях, предназначавшихся для потомков, позы для которых, как ее учил еще Альберт, она тщательно продумывала, королева предстает перед нами совершенно в другом облик: это суровая и величественная вдова. Мать поэта Теннисона удивлялась по этому поводу. «Ее умное и подвижное лицо, — говорила она, — совсем не похоже на то, что изображено на ее портретах». Горькие складки вокруг ее рта исчезали, когда она улыбалась и даже смеялась взахлеб со своим премьер-министром, которого она постоянно хотела видеть рядом с собой.

Уезжая из Лондона, она звала его с собой в Осборн или Бальморал. Но он плохо переносил переезды и под предлогом неважного самочувствия просил найти себе замену. При этом Диззи был отнюдь не равнодушен к королевской роскоши. Рядом с королевой он претворял в жизнь свои юношеские мечты и никогда не скучал. Виктория занимала английский трон почти сорок лет и, хотя и говорила, что терпеть не может политику, прекрасно знала все ее секреты: ведь воспитывалась она под присмотром дядюшки Леопольда, а среди ее премьер-министров были такие корифеи, как Мельбурн и Пальмерстон. От русского царя Николая I до австрийского императора, от Наполеона III до турецкого султана — она лично знала всех коронованных особ. «Возможно, это идет вразрез с конституцией, что премьер-министр обращается за советами к королеве вместо того, чтобы самому их ей давать, но я надеюсь, Ее Величество простит ему его желание воспользоваться ее уникальным опытом», — выводил он своим пером, с которого только что елей не капал.

Лорд Дерби, его министр иностранных дел, предостерегал его: «Вы не боитесь переборщить, постоянно крепя веру королевы в ее всемогущество?» Но Дизраэли прекрасно умел предугадывать ее настроение и вспышки недовольства и был уверен, что сможет обуздать эту гневливую вдову, падкую на мужскую лесть. «Премьер-министр совершенный раб Ее Величества», — сказал как-то Биддалф. Он заблуждался: она была в не меньшей степени рабой Дизраэли. Но звеньями цепей, которыми они опутали друг друга, были нежность, взаимопонимание и главное — фантазия.

Первую победу Дизраэли одержал уже через несколько дней после того, как вновь заступил на свой пост. В мае в Виндзор вместе с Аффи приехали его молодая жена и ее родители — русские царь и царица. Королева наконец-то познакомилась со своей невесткой Марией, которая станет «сокровищем», когда обучится английским манерам, «добропорядочным, а не снобистским». Увы, дата отъезда в Бальморал была давно назначена, и Виктория не собиралась откладывать свою поездку из-за каких-то русских, которые с момента ее восшествия на престол всегда сражались против англичан[110]. Но бросить Александра II и его свиту в Лондоне было просто немыслимо. Дизраэли использовал массу уловок, чтобы убедить Викторию задержаться на два дня. И королева уступила ему: «Чтобы доставить удовольствие господину Дизраэли и отблагодарить его за безграничную доброту». Он также умел заставить ее поступить так, как считал нужным, когда она предъявляла ему список новых назначений: «Если бы он был великим визирем Вашего Величества, а не премьер-министром, то с радостью посвятил бы остаток своих дней исполнению ваших малейших желаний, но, увы, мы живем в другой реальности».

Взамен он согласился приехать в Бальморал с его кошмарным холодом, нетоплеными каминами, охотничьими трофеями Альберта и этим полунемецким-полушотландским местным колоритом, который обожала Виктория. Он прибыл туда совершенно больным, и она тут же послала к нему доктора Дженнера, который прописал ему постельный режим. Королева позволила разжечь в его комнате камин. Более того, в отличие от Гладстона, которого в его последний приезд она заставила ждать целую неделю перед тем, как соблаговолила принять его, к Дизраэли она тут же наведалась сама, чтобы узнать, как он себя чувствует. «Можете не верить мне, если хотите, но королева самолично явилась ко мне в комнату», — ликовал он в письме к своей приятельнице леди Брэдфорд.