Королева Виктория

В последующие периоды жизни Виктория решительным образом отметала все предположения, что ее мать и Джон Конрой могли быть любовниками, и, вне всяких сомнений, была по-своему права. И тем не менее ее неприязнь к Джону Конрою приобрела стойкий характер, а чувства матери к своему официальному представителю самым серьезным образом омрачали отношения между матерью и дочерью. В такой же степени эти чувства повлияли и на некогда дружеские взаимоотношения с дочерью Конроя, глупой, неинтересной девочкой и единственной ровесницей Виктории, с которой та позволяла себе общаться.

Окончательно укрепив свое положение в Кенсингтонском дворце, сэр Джон Конрой больше не скрывал раздражения, которое иногда вызывала у него герцогиня. Конрой считал, что она живет как «в тумане» и не понимает сути происходящих событий. Именно поэтому он установил во дворце так называемую кенсингтонскую систему, то есть такой порядок вещей, при котором, по его словам, принцесса Виктория должна стать «надеждой нации» и «народной королевой». А это предполагало, что девочка будет полностью зависеть от матери, которая в случае смерти герцога Кларенского автоматически превратится в регента до достижения Викторией восемнадцатилетнего возраста. Поэтому он считал чрезвычайно важным устранить любой риск несанкционированного проникновения в Кенсингтонский дворец посторонних людей, которые могли бы оказать влияние на подрастающую принцессу. Ей по-прежнему следовало спать в опочивальне матери, находиться под неусыпным присмотром в любой из комнат дворца, а во время прогулок на свежем воздухе ее обязательно должны сопровождать взрослые и при этом непременно держать за руку. Кроме того, принцессе не разрешалось вступать в непосредственный контакт с посетителями дворца без присутствия третьих лиц. Словом, она должна была бы самым надежным образом ограждена от любого, кто мог посеять сомнения в ее правах. Более того, ее постоянно изолировали даже от других членов королевской семьи, и в особенности от дурного влияния дяди, герцога Камберлендского, который, по твердому убеждению Джона Конроя, мог без зазрения совести отравить ребенка или каким-то другим образом устранить претендента на королевский престол, чтобы потом самому занять трон.

Прекрасно понимая особенности сложившейся в Кенсингтонском дворце системы отношений, герцогиня Кларенская неоднократно предупреждала в письмах герцогиню Кентскую, что политика Джона Конроя — если верить тому, что о нем говорят, — может иметь самые негативные последствия для будущей королевы. При этом она не брала на себя смелость судить об истинных причинах такого поведения, а советовала лишь не забывать о том, что сэр Джон Конрой, вне зависимости от его личных достоинств, происходит из семьи, «которая не занимает столь высокого положения в обществе, чтобы единовластно претендовать на роль наставника будущей королевы Англии». По ее словам, герцогиня должна не только не допускать «слишком большого влияния сэра Джона Конроя на принцессу, но и вообще держать его на определенной дистанции от себя и принцессы Виктории». Однако герцогиня Кентская, ставшая добровольной затворницей Кенсингтонского дворца, оставила это предупреждение без внимания.

Полностью изолированной от членов королевской семьи принцессе Виктории не позволяли общаться с любой англичанкой, даже самой достойной, поскольку каждая, по мнению Джона Конроя, могла иметь нежелательные связи или сомнительных друзей. А таких порочащих связей или друзей не было только у баронессы Лецен, немки, плохо знающей английский язык и находящейся в «полной зависимости» от герцогини. Следовательно, и принцесса Виктория могла общаться только с баронессой Лецен и всеми силами поддерживать репутацию «популярной принцессы», не запятнанной подозрительным знакомством с другими людьми.

К счастью, несмотря на скудность информации о жизни юной принцессы, то немногое, что позволено было видеть и слышать о Виктории, уже создало в обществе весьма благоприятное впечатление о ней. Принцессу часто видели в Кенсингтонском саду в сопровождении «старого солдата, отставного офицера, который держал под уздцы ее лошадь и не спускал с нее глаз». Сообщалось также о ее неоднократных прогулках на любимой лошадке-пони, которой управлял один из придворных. Кроме того, она нередко появлялась на посыпанной гравием дорожке сада в сопровождении здоровенного телохранителя, который выглядел как сказочный «волшебный гигант». Лорд Албемарл, принадлежавший к ближайшему окружению герцога Суссекского, неоднократно наблюдал из окна дворца за «яркой и необыкновенно симпатичной девочкой» в огромной белой шляпе, которая казалась еще больше по сравнению с маленькими ножками принцессы.