Что же до королевы, то, по словам мистера Кэмпбелл-Баннермана, она «всегда либо серьезна, либо улыбается». Когда его однажды пригласили на ужин, он едва досидел до конца, так как не мог вынести бесконечного разговора ни о чем, в то время как за дверью неустанно играл «замечательный» и «восхитительный», по ее собственным словам, королевский оркестр. А после ужина королева развеселилась и принялась со смехом рассказывать о своих тетушках, которые в годы ее юности очень забавно выговаривали некоторые английские слова. Так, например, они произносили «умен» вместо «вумен», «гулд» вместо «гоулд», «оспитал» вместо «хоспитал» и т.д. и т.п. [56].
Жизнь в Балморале не казалась бы такой тоскливой, если бы его обитателям предоставили гораздо больше свободы. Однако все в этой резиденции было подчинено строгому контролю со стороны самой королевы. Она определяла время приезда и отъезда, не дозволяла кому бы то ни было покидать пределы дома, пока сама находится внутри, а если придворным все-таки нужно было отлучиться, то разрешала им брать только тех пони, которые отводились исключительно в их распоряжение. Фрейлинам королевы категорически запрещалось вступать в контакт с любыми мужчинами во время прогулок, а по воскресеньям все придворные должны были посещать церковь.
Несмотря на всю требовательность королевы, большинство придворных с удовольствием выполняли все ее предписания и неустанно восхищались своей хозяйкой. Настоятель Виндзорской церкви Рэндалл Дэвидсон попытался следующим образом определить этот незабываемый шарм королевы:
«Я полагаю, это было некое сочетание абсолютного доверия и простоты с инстинктивным признанием богоизбранного положения королевы... Я знал многих выдающихся людей своего времени, но ни с одним из них нельзя было так легко и просто иметь дело, как с королевой. Меня часто интересовал вопрос, сохранилось это удивительное сочетание у человека, который постоянно и профессионально занимается важными государственными делами или обладает прекрасной внешностью. Может быть, именно недостаток внешней привлекательности и сугубо профессиональных обязанностей в сочетании с личными качествами придают ей тот неповторимый шарм, который не оставляет равнодушным практически никого, кому выпало счастье общаться с королевой. Люди часто бывают застигнуты врасплох необыкновенной силой ее личности. Это может показаться странным, но, несмотря на свою природную стеснительность, скованность и даже некоторую неловкость, на самом деле она не была ни стеснительной, ни скованной, ни неловкой и прекрасно справлялась со своими обязанностями».
48. КОРОЛЕВА И ИМПЕРАТРИЦА
24 мая 1874 г. королева Виктория отметила свой пятьдесят пятый день рождения. За три месяца до этого на очередных парламентских выборах либералы во главе с Гладстоном потерпели сокрушительное поражение, а победу с огромным преимуществом одержали консерваторы. Королева не скрывала своего удовлетворения результатами выборов, которые впервые после 1841 г. давали консерваторам не только власть, но и подавляющее число мест в палате общин. Мистер Гладстон подал в отставку, заявив, что нуждается в отдыхе «в период времени между работой в парламенте и могилой».
Освободившись от гнетущего давления «старого лицемера» и поддавшись льстивым обещаниям Бенджамина Дизраэли, королева стала больше времени и сил уделять вопросам политической и общественной жизни и все чаще уступала Джону Брауну и другим влиятельным людям, которые подталкивали ее к более активной социальной позиции. Иначе говоря, королева стала делать то, на что ее раньше никто не мог сподвигнуть. «Дизраэли нашел подход к королеве, — говорил по этому поводу Генри Понсонби. — Мне кажется, что он говорит загадками... прикусив язык... демонстрирует безграничную любовь и преданность. Он чрезвычайно умен. На самом деле намного умнее Гладстона».
Королева прекрасно осознавала хитрость и подкупающую лесть, которые Дизраэли так эффективно использовал для оказания на нее давления и получения нужных себе результатов. Фактически он пытался навязать ей свою волю и часто добивался в этом нелегком деле успеха. «У него был свой метод разрешения тех противоречий, которые иногда возникают у нас по самым разнообразным вопросам, — говорила королева лорду Роузбери вскоре после смерти Дизраэли. — Он так нежно произносил «дорогая мадам», что ему невозможно было отказать». При этом так мило склонял голову на одну сторону, что его кудрявые локоны спадали на виски.