Королева воинов

Боудика услышала эти слова, но не понимала их смысла, пока мать не схватила ее за плечо и не толкнула за спину Гэдрина, подальше от взгляда жреца. Вдруг с другой стороны закричала женщина, но было поздно — жрец указал посохом на ее сына и воскликнул:

— Этот ребенок избран! Приведите его сюда и восславим великих богов Эдрина, Малдоха, Иссуа, чтобы они получили это дитя и обратили его юность и силу в мощь наших воинов!

Боудика слышала шум, но не могла видеть начавшуюся потасовку. Она вырвалась из рук отца и только и могла разглядеть, как жрецы волокут через толпу отчаянно сопротивлявшегося юношу. Отец мальчика кричал и отталкивал жрецов, но жрецы уже затолкали юношу в одну из пустых клеток для жертвенных животных.

Сотрясая клетку, ошеломленный юноша плакал и звал свою мать. Когда клетку принесли и водрузили на алтарь, Боудика смогла, наконец, рассмотреть обреченного. Она ужаснулась, поняв, что несколько раз видела его здесь. Почему избрали именно этого? Он был совсем обычным, примерно ее возраста, но намного ниже ростом и выглядел гораздо младше. Сейчас его открытое детское лицо застыло в ужасе, он смотрел сквозь прутья и пытался найти своих отца и мать, но тех оттащили на край поляны и крепко держали, а они все продолжали кричать, умоляя отпустить их сына.

Жрецы вынули из костра тлеющие сучья и положили их на алтарь, а потом стали подкидывать сухие ветви и раздувать огонь. Вскоре его языки достигли клетки. Юноша кричал, пытаясь отодвинуться подальше от пламени, а оно уже лизало его кожу. Крики становились все ужаснее. На мальчике вспыхнула одежда. Боудика зажала уши и закрыла глаза. Раздался последний ужасный вопль, и все стихло. В роще воцарилась неестественная, жуткая тишина, которую нарушал теперь только треск поглотившего тело пламени.

Сначала тихо, а потом все громче зазвучала песнь. Друиды протягивали к обгоревшему телу юноши руки, прося богов, чтобы они приняли его молодую жизнь ради всех бриттов. То были обращения к богам, но в ушах Боудики звучали только вопли несчастного и стенания его родителей. Их боль тронула ее так, что захотелось кричать от горя, и ее сердце наполнилось невыразимым страхом. С надеждой взглянула она на мать, но, к своему ужасу, увидела на ее лице выражение экстаза; отсвет огня, поглотившего юношу, отражался и в ее глазах!

Боудику затошнило.

Обратный путь был даже опаснее, чем первое путешествие. Все вокруг стало враждебнее: рощи были мрачны, реки — глубоки и коварны, в холмах, казалось, скрывались какие-то злые силы. Повсюду царил страх перед римлянами.

Когда ицены в первый раз шли в земли белгов, родители Боудики и другие люди племени искрились весельем, пели песни и по пути приносили в жертву кроликов и птиц. В том путешествии жизнь казалась Боудике надежной. Сейчас же вокруг была словно темная тревога, не звучало ни песен, ни смеха. Дичь, как и прежде, ловили для еды и жертв, убивали и посвящали богам, но делалось это скорее со страхом, чем с радостью. Родители разговаривали шепотом, а когда садились отдохнуть, остальные члены племени собирались вокруг и начинали тихую беседу. Они видели, что многие бритты спешили присоединиться к войску Каратака и Тогодумна. Некоторые ицены тоже решили драться. Они пошли на юг, к реке Медвей.

Наконец соплеменники добрались до своей деревни. Полная облегчения, Боудика проспала остаток ночи и большую часть следующего дня.

Глава 3

43 г. н. э. Дворец императора Клавдия в Риме

Коротенький, толстый Полибий выпрямился во весь свой смешной рост и заявил повелителю мира и Римской империи:

— Это решение недостойно вас, цезарь. Это — решение дурака.

Его коллега Паллант взглянул на своего друга в крайнем изумлении и ужасе. Он побледнел и покачал головой, призывая Полибия замолчать, но не смог привлечь его внимания, потому что философ отказывался смотреть на кого-либо кроме императора Клавдия.

— Что ты сказал? — спросил Клавдий, стараясь не заикаться.

— Я сказал, цезарь, что только дураку могла прийти в голову такая идея. Вы рискуете жизнью, ища одобрения Сената, который вас презирает! Почему вы делаете так, если можете написать эдикт, который за ночь удвоит число сенаторов и вдвое же уменьшит их силы? Почему кланяетесь и расшаркиваетесь перед этими заносчивыми глупцами, перед этими думающими только о протекции идиотами, когда можете прихлопнуть их в одно мгновение?

— Ты только что назвал меня дураком, — повторил Клавдий. — Ты назвал римского императора дураком!

— Именно им вы и являетесь, — парировал Полибий.

— Паллант, — Клавдий посмотрел на своего второго советника, — Полибий назвал меня дураком. Разве этого не достаточно, чтобы приказать схватить его и бросить в темницу?

— И протащить за колесницей по арене, — ответил второй грек.

Клавдий вздохнул.

— Знаешь, Полибий, тебе действительно не стоит называть императора Рима дураком. Римляне могут услышать тебя и решить, что ты не шутишь, и тогда никто не будет меня уважать. Меня свергнут, а тебя вышвырнут из дворца.