Королева воинов

А кто вспомнит хоть одну причину, по которой можно было бы уважать Тиберия? Не за то ли, что он был жестоким и изощренным тираном, что плел интриги и заговоры и «развлекался» с детьми на острове Капрея?[7] И хуже, в десять тысяч раз хуже Тиберия был его ужасный убийца — племянник Клавдия Калигула. Столь молодой и столь невыразимо-жестокий. Человек, который вырывал детей из животов беременных женщин и поедал их, который совратил своих собственных сестер, словно был египетским фараоном; который забавлялся тем, что заставлял сенаторов Рима лаять, словно собак. Даже своего коня Инцината он сделал сенатором! И все эти благородные римлянки, с которыми он спал, включая девчонок и старух! Он даже устроил публичный дом во дворце, чтобы пополнить через это казну…

«Что ж, — думал Клавдий, — пришло время для семьи Юлия обрести второго Августа.[8] Октавиан расширил пределы империи, и Клавдий сделает то же самое. И может быть, после смерти меня назовут Августом, как назвали когда-то Октавиана. Да, Клавдий Август. Звучит гораздо лучше, чем Клавдий Британик».

Валерия Мессалина читала свиток уже во второй раз. Прочитав его в первый раз, она качнула в изумлении головой и, не сказав ни слова, снова углубилась в чтение.

— Слоны?! — спросила она, отложив, наконец, свиток.

— Да, слоны. Большие, как те, которых вел Ганнибал.

— Но это же больше тысячи миль на север Галлии! Как ты собираешься поддерживать в таком долгом путешествии их здоровье?

— У меня будут мои врачи.

Она пожала плечами и снова взглянула на свиток:

— И двадцать бывших консулов? Они так стары, что просто не перенесут трудностей пути.

— Я выберу тех, что помоложе. Им всем под шестьдесят, но пойдут лишь те, кто выдержит.

— И ты берешь с собой преторианскую гвардию? Но последние два года она лишь пьянствовала! Там нет ни одного человека, который смог бы поднять меч. Оставь их для защиты императорской персоны. Клавдий, дорогой, ты совершаешь глупость. Твое место — здесь, около своей жены. Нашей Октавии всего четыре года, а Тиберию — два, и они будут скучать по отцу. И послушная, любящая своего императора Валерия тоже будет скучать…

Несмотря на свою обычную покорность жене, Клавдий с раздражением ответил:

— Дети могут скучать по мне, но, похоже, у их матери по ночам не будет времени, чтобы вспоминать о муже…

— О, любимый, ты ведь не веришь всем этим слухам, правда? И если я слегка игрива, то только в твоих интересах. Если ты не хочешь быть объектом постоянных заговоров, твои отношения с Сенатом тоже нужно улучшать. Коль они не желают разговаривать с тобой и ты тоже не признаешь их, тогда настает очередь твоей жены использовать все доступные средства, чтобы настоять…

— Большинство жен, чтобы помочь карьере своих мужей, ограничивается парой пиров. А мне говорят, что ты, похоже, удовлетворяешься лишь оргиями и дикими празднествами и, чтобы унять свою похоть, хватаешь мужчин даже в тавернах!

— Бред! — возмутилась она. — Этот дворец переполнен слухами и сплетнями. Если бы я прислушивалась к каждой такой сказке о тебе, то поверила бы, что ты день и ночь проводишь со шлюхами во всех публичных домах Рима. Но разве я верю торговцам сплетнями и болтунам? Конечно же, нет, ибо я больше верю своему Клавдию, чем он — своей Валерии.

Император переложил на столе несколько свитков. Он попытался сосредоточиться на планах своего путешествия в Британию, но Мессалина подошла и обняла его за плечи, а затем изогнулась и стала покусывать за ухо, что иногда ему действительно нравилось.

Он вздрогнул и повернулся, чтобы поцеловать ее. Мессалина провела языком по его губам и заставила открыть рот. Ее рука уже пробралась под его тунику и собиралась опуститься вниз, когда послышался чей-то отчетливый кашель.

В раздражении Мессалина обернулась и увидела, что у входа в библиотеку стоит Полибий.

— О, ради всех богов, в чем дело? Разве ты не видишь, что я и император заняты?

— Простите меня, госпожа, но дело не терпит отлагательств.

— Тогда входи, — повелела она. — Клавдий, ты даешь этим рабам слишком много свободы. В конце концов, они греки…

Не обращая на нее внимания, Полибий приблизился к императорскому столу вплотную.

— Я должен поговорить с тобой, цезарь, — сказал он.

— Так говори, глупец, — разгневалась Мессалина.

Грек не проронил ни слова.

— Ты глухой, тупой, или все сразу? — не унималась императрица.

Полибий стоял и молча смотрел на императора.

— Любовь моя, — примирительно заметил Клавдий, — Полибий не способен говорить в твоем присутствии. Должно быть, это дело крайней важности, предназначенное лишь для ушей императора.

Взбешенная Мессалина бросила на грека злобный взгляд, но тот лишь поклонился, когда она выскочила вон.

— Ну, Полибий, что же случилось такого, что ты прервал первый такой визит Мессалины ко мне за целый год?