Королевишны #3колбаски

– Да всё получится. Всё получится. Мы доедем. Мы доедем туда – к чёрно-белому флажку – в полдень четырнадцатого июля! Мы будем там. Точно будем!

10

– И речи быть не может.

Кажется, родители Хакимы не очень-то согласны.

– Да вы в своём уме? Тут и обсуждать нечего! (Она продолжает по-арабски, Хакима отвечает по-арабски.) Да нет же, Хакима: им всего по пятнадцать! В пятнадцать лет никто не может быть «ответственным»!

Я хотела заметить, что в пятнадцать люди порой бывают очень ответственными, и к тому же мне пятнадцать с половиной, а Астрид вообще шестнадцать, а в этом возрасте все диснеевские принцессы выходили замуж. Но что-то парализует мой знаменитый дар убеждения: присутствие Солнца. Он сидит в своём кресле-каталке, как на троне, и смотрит на нас с Астрид пристально, с мрачным любопытством. На лице читается недоумение: «И зачем этим колбасенциям выдумывать такой сумасшедший план?»

– Но мы же будем втроём! – умоляет Хакима. – Мы вообще не будем разделяться, ни на одну минуточку (что-то на арабском), везде будем вместе, честное слово, мы…

– Хакима, нет!

– Я никогда не была в Париже…

– Мы тебя свозим, если тебе это так важно! Что за безумная мысль, вам вовсе не надо…

– Нет, нам надо! – вскидывается Хакима. – Чтобы не дать наградить Шегуба! Чтобы сорвать орден Почётного легиона с кителя убийцы!

Тишина; и вдруг Солнце выпрямляется в своём кресле. Родители Хакимы робко ждут, что он сейчас скажет.

И он говорит. Тихо.

– Хакима, Хакима. Не тебе за меня «мстить», понимаешь.

(Вокруг слова «мстить» отчётливо слышны кавычки.)

– Почему, Кадер? Почему бы и не мне? Сам-то ты этого не сделаешь: ты ничего не делаешь! Всё сидишь в своём кресле и грустишь.

– Теперь всё сложнее, чем раньше, – цедит он по слогам. – Как ты могла заметить.

– Раньше ты водил танки по пустыне. Это тоже было непросто.

Солнце сжимает челюсти.

– Будем что-то делать, когда появятся результаты внутреннего расследования. Тогда всё станет ясно. И мы сможем что-ниб…

– Расследование ничем не кончится! – кричит Хакима сквозь слезы. – Вы всё время говорите, что оно ничем не кончится! Не понимаю, чего вы все только и говорите, что про это расследование, раз оно ничем не кончится. А у нас, у нас всё кончится хоть чем-то, если мы вломимся на эту вечеринку!

– Хакима, – обрывает её отец, – что это ещё за «вломимся»? Откуда такой лексикон? Откуда такие идеи? Велики, кровяная колбаса, вечеринка. Что за новая блажь?

Тем временем Солнце думает. Хакима смотрит на него так, будто только он может убедить родителей.

И он действительно может.

– Она права, – произносит он медленно. – Может, так и надо действовать, если хочешь добиться результата. Мы и правда постоянно твердим, что расследование ничем не кончится. Постоянно твердим, что раз мы из провинции, раз мы иммигранты, то справедливости ждать нечего – ни нам, ни остальным солдатам. Так, может, надо задать шуму?

– Кадер! – обрывает его мать, но она уже знает, что проиграла.

– Погодите. Послушайте, если я поеду с ними, буду их сопровождать, то всё очень просто. Я присмотрю за Хакимой, мама. И поеду с ними в Париж. И в Елисейский дворец, если у них получится. И может быть, наконец хоть что-то произойдёт.

– Ты не можешь отвечать за трёх девушек сразу, – бормочет его отец.

– Почему? Думаешь, это сложнее, чем отвечать за десять солдат? – смеётся Солнце. Но вдруг будто глотает ком. – Хотя тогда их всех убили. Так что ты, пожалуй, прав, папа.

Полная тишина. Потом мадам Идрис, сверля мужа взглядом, возражает:

– Не говори глупостей, Кадер. Конечно, ты прекрасно можешь позаботиться о трёх девочках.

Удача или тактический манёвр – но из-за отцовского промаха они теперь вынуждены согласиться. Конечно, они не в восторге, но они понимают и то, что Солнце уже год томится в своём новом теле, в этой бурк-ан-бресской квартире. Что он бледен и слаб, он, всегда такой пылкий и полный жизни. Он, кому были нипочём ни болота, ни горы, много месяцев не мог даже помыться без посторонней помощи. Он, пробегавший десятки километров в день, учился перелезать с дивана в кресло, а с кресла в кровать. Всё это рассказала нам в двух словах Хакима – и за всё это время, за эти долгие месяцы он ни разу не плакал и только часто темнел от злости и сворачивался на ковре: то были мрачные солнечные бури.

– Значит, решено, – говорит Солнце, – я еду с ними.

Всё решено – и от мысли, что шесть дней и пять ночей рядом с Солнцем с меня будет ручьями течь колбасная испарина, меня пробирает ужас, волнение, восторг.

– Э-э, только вот один момент, – неуверенно вставляет Астрид.

– Да, что такое?

– Как ты будешь, ну… понимаешь? Как ты… поедешь на велике?

– А, вот ты о чём, – говорит Солнце.

И вдруг весь сияет, да, честное слово.

– Что ж, вот и повод опробовать то, что пришло посылкой Джамалу три недели назад.

* * *

По правде знаете что?

Солнцу только того и надо было. Он только и ждал повода, чтобы начать что-то делать.