Поначалу Филипп Дюмон был не в восторге от мысли, что мы забрызгаем краской, лаком и скипидаром всю ведущую к гаражу дорожку и примемся там колотить, сверлить, строгать, приваривать и пилить древесину и сталь, отчего вся его прекрасная лужайка будет в острых стружках и опилках, но возражать всё-таки не стал.
Солнце и Джамал тоже здесь и помогают нам (особенно снабжая мармеладными мишками).
Ящик Филиппа Дюмона с инструментами ещё никогда столько не служил. Впрочем, горизонт его возможностей стал чувствоваться довольно быстро, и сосед одолжил нам свой, сжалившись над Астрид, которая мучилась с крохотной дрелью, и Хакимой, корпевшей над вывеской с тонюсенькой кистью.
Операция проходит в несколько этапов. Сперва надо поколдовать с прицепом, чтобы он крепился к трём великам. Для этого мы покупаем у местного торговца великами три детских полувелосипеда, которые привинчивают к задним колёсам обычных, только мы берём поломанные, без колеса. На место недостающих колёс мы горизонтально приделываем трубу, а к ней уже крепятся две толстые цепи.
Мы цепляем полувелосипеды к нашим великам, садимся в сёдла, пробуем ехать.
И картинно валимся друг на друга под хохот Солнца с Джамалом.
Мы пробуем ещё и ещё раз, пока не понимаем, что нужно крутить педали вместе, синхронно, чтобы поперечная труба не перекашивалась, иначе мы летим с великов.
Потихоньку мы начинаем чувствовать ритм друг друга: энергичные, сбивчивые толчки Хакимы, размеренный скаутский галоп Астрид и мои перебои – три минуты радостного бодрого полёта, три минуты изнурительной борьбы и мышечной боли.
Теперь прицеп нужно украсить. Хакима, творческая душа, где-то в уголке вырезает из больших кусков картона трафареты букв (К.О.Л.Б.А.С.К.И.), а также зверей, цветов, фруктов и овощей: птички, тюльпаны, рыбы, свиньи, морковки, яблоки. Всё это мы клеим на стенку прицепа и разбрызгиваем облака краски из любезно предоставленных Джамалом баллончиков («Как здорово, что у тебя оказались эти баллончики, Джамал!» – трогательно замечает Хакима).
Видок у нашего прицепа после апгрейда что надо, можете поверить. Будто телепередача про ремонт прошлась. Да, дизайн не для эстетов, зато в глаза бросается. В одном точно можно не сомневаться: этот серебристый, облепленный пёстрыми рисунками ящик с тремя разномастными великами и тремя Колбасенциями, да ещё с солнечной колесницей во главе заметят издалека! А ещё услышат, а ещё почуют! Потому что, когда запах краски сменится ароматом наших сочных колбасочек, тихо подрагивающих на сковородках… когда всколыхнётся яблочная подливка и томящийся на сковородке лук начнёт сворачиваться, как золотистые жучки, а перчёная горчица, сдобренная сметаной…
– Не понимаю, зачем вам надо обязательно называться «Колбасками»! – возмущается мама. – Ужасное слово.
– А мы его сделаем прекрасным. Вот увидишь! Или, по крайней мере, громким.
(Рубрика «Житейские хитрости» от тётушки Мирей: возьмите брошенные вам оскорбления и сделайте из них элегантную шляпку.)
Воскресный вечер выдался тёплый, и в 22:00 мы жадно хомячим на улице пиццу, созерцая наше творение, а также лужайку Филиппа Дюмона и моей беременной мамы; пёс Мурлыка под шумок ворует целые куски пиццы, а кот Колобулька скачет как блоха, гоняясь за мотыльками-самоубийцами, которые со всего маху врезаются в наши фонари.
Жизнь – балдёж, и правда балдёж, когда сидишь вот так, под ночными светилами.
И в довершение всего одно светило заговаривает со мной:
– А что ты собираешься сказать своему биологическому отцу, когда его встретишь?
– Ещё не знаю. Ну, представлюсь для начала. Поставлю его перед фактом, понимаете? Посмотрю, как у него вытянется физиономия, когда до него дойдёт, что это я писала ему все те письма.
– А потом?
– А потом без понятия, буду импровизировать.
– Будь я на его месте, я бы скорее обрадовался, что ты моя дочь.
Я негодую:
– Я вам в дочери не гожусь!
– Так чего ты мне выкаешь тогда?
– Да это тут ни при чём. Это вопрос уважения.
– Можешь говорить мне «ты». А то дебильно как-то: будто я твой препод.
Он кусает свою кальцоне, я ловлю мотылька, чтобы позлить Колобульку – он как раз за ним крался. Бедняжка трепещет у меня между пальцев. Колобулька пробует подступиться, тихонько цапает меня лапой.
– Ладно, давайте на «ты». В смысле, давай… В общем, будем на ты.
– ОК.
– А вы, то есть ты – что скажешь этому Шегубу?
Солнце улыбается луне.
– Буду импровизировать.
Ещё чуть больше недели учёбы, и через две недели мы едем.
И остаётся последнее, в какой-то степени важное дело: тренировки.
12
– Эй, Колбаса, это что, правда? Говорят, ты каждый день встаёшь в пять и чешешь на велике по Сейонскому лесу?
Меня зажимают в коридоре перед последним в году уроком ИЗО.
– О! Привет, Малыш!
– Ты что, сдурела, корова, я тебе не Малыш!
Мало в сопровождении здоровяка Реми, постоянно изрыгающего дурацкие смешки с конопляным душком, и коротышки Марвена в найках с толстой подошвой, которыми, вкупе с надутыми мускулами, он надеется компенсировать девчачий рост.
– Больше не хочешь быть колбасиной, да? Решила наконец стать женщиной? Увидишь, тебе понравится.