Королевна (СИ)

========== Часть 1 ==========

“Девушка спасла меня. Она пела… У нее был чудесный голос»

м/ф «Русалочка»

Смерть всегда где-то рядом. Смотрит из глубокой речной воды и из черных глаз ненадежной шахты, отражается в клинке, что вон из ножен вырван, в твоей руке и в чужой, подпевает песням о доблести и славе, но ее не слышно за победным рогом и зычным “Да славится!”, не видно за собственным твоим лицом. И Фили не узнал ее в тех черно-красных факельных струях, что хлынули на него из каменных жил Вороньей высоты. Да, было страшно, но Создателя ради!.. Разве умирают вот так?

Разве умирают?

Он рванул из-под наручей ножи, метнул их со светлым серебряным свистом, и двое упали, два факела покатились под ноги десяткам идущих, он потянулся было бросить еще, но понял - не успеет. Меч его вырубил искры из черного орочьего клинка, и страх вспыхнул и сгинул в этом золотом фейерверке. Он не умрет - он продаст свою жизнь за чужие, и дорого, ох дорого возьмет!.. Вражьи ряды вдруг разошлись, отхлынули в стороны, пропуская кого-то вперед. Одного бойца, в бой один на один…

Неужели!..

Фили крепче стиснул в ладони рукоять меча, глядя на вышедшего из-за спин других Бледного орка с лихой, яро кровавящей глаза радостью. Вот такая цена ему сгодится!.. Они оба не выйдут больше под небо, но это будет бой, о котором ни одна орочья тварь не забудет до самой могилы, бой, который стоит всей той жизни, что теперь ему уж не прожить. Ну, в последнюю, в последнюю битву! Он поднял меч навстречу Осквернителю, навстречу смерти и победе… Азог походя отбил его выпад и с тупой каменной силой ударил его кулаком в лицо. Жизнь треснула, раскололась и кончилась, выскользнула с рукоятью меча из ставших чужими пальцев.

Дальше была смерть. Дохнула бледным зимним светом в распахнутые, разорванные ужасом глаза, отразилась на замороженных зрелищем ее лицах Двалина, Торина, Бильбо, и воздух пах ей, холодный, бездонный воздух внизу. “Бегите”, крикнул он им, чтобы они спасали свои жизни или чтобы не смотрели, не видели, как он хочет и не может спасти свою, как ломает в нем все непреодолимый, последний ужас, выворачивает его, как улитку из раковины, из его силы, из несомневающегося боевого куража, из его будущего. И еще прежде, чем орочья сталь распорола его беззащитное, до костей раздетое тело, он уже был мертв.

Больше он ничего не видел и ничего не чувствовал, была только боль, и он лежал, прибитый ей к земле, как гвоздем, нанизанный на нее, будто на кол, и каждый вдох рвал его на куски еще дальше, и он хотел только перестать дышать.

У него получалось.

А затем что-то изменилось.

Едва уловимый запах смешался с больным, кровавым его дыханием, аромат как будто воды и отражений в ней, и заставил его вдохнуть глубоко до стона, и дышать, дышать… Так, наверное, пах снег под радугой, и раннее утро в лесу, когда розовое солнце греет еще спящие веки, и лопнувшая на скрипке под ретивой лаской смычка струна, и материна вышивка на старой отцовской рубахе. Он открыл глаза, только чтобы увидеть все это, еще хоть раз, а это оказались цветы. Простенькие бело-желтые комки растрепанных лепестков на тонких жестких стеблях, они лежали подле его постели, и ему показалось, что в их бело-солнечном тумане он видит чье-то лицо, а когда он подумал так, цветы превратились вдруг в девушку, как в сказке, в песне… Отец пел такую когда-то.

- В краях странных гулял я той ночью,

Деву дивную встретил в пути,

Голубее небес ее очи,

Белей пены цветы на груди.

Он протянул к ней руку, и на мгновение ее пальцы тронули прохладой его ладонь.

- Мне навстречу она потянулась

И пусть знал я - не жить той любви,

Ее губ мои губы коснулись,

И…

- Молчи, молчи, - услышал он ее голос, тихий, звонкий как ручей, но если бы только вода его была теплой. В словах этих, испуганно требовательных, ему почудилось смущение, и он улыбнулся с окрыленным мальчишеским самодовольством, как будто сумел своими речами зажечь милым румянцем щеки первой красавицы на пиру. И потерял сознание.

Когда он очнулся в следующий раз, цветов уже не было, и хоть вдыхать лишенный их воздух не хотелось, он все равно дышал, дожидаясь, пока не вернется тот светлый, нежный запах, не зазвучит разорванная струна и из белых лепестков не сложится лицо девушки из песни.

Народ их что камень - не разбить, не разрушить, но если уж побежала трещина, то назад не сживется. Долгие недели Фили лежал, чуть не сросшись кожей с одеялами на своей постели, пропаханный трещинами слишком глубокими, чтобы хоть шевельнуться, но в конце концов жизнь взяла верх. Она смотрела на него внимательным взором Ойна, а не тем искристым и мягким, из-за кружева белых цветов, когда он открыл глаза, и вокруг были зелено-каменные своды Горы, а не тот зыбкий мир трепещущих шелковых красок, в каком пришла к нему она.

- Молодец, - лекарь улыбнулся, наклонившись к нему и слушая его дыхание. - Работают легкие. В нутре-то все дела просит, чтобы жить. Ты дыши, дыши.