Королевна (СИ)

- Я знаю, Эребор наш дом, и я с детства мечтал однажды увидеть его, вернуться, но я… - Кили по-мальчишески пожал плечами и отвел глаза, смущенный нагой красотой того, что думал, влюбленный допьяна и без памяти. - Тауриэль я встретил раньше.

Фили улыбнулся и сам ощутил, что это вышло шире, здоровее, будто по-старому.

- Ей повезло, - сказал он серьезно. Кили удивленно моргнул, улыбнулся недоверчиво, и он поторопился заговорить о другом: - Торин знает? Что он сказал?

Кили нахмурился и опустил глаза, потом улыбнулся, рассеянно крутя в пальцах пустой свой кубок.

- Ничего не сказал, - ответил он. - То есть… Я говорил, пытался объяснить ему, а… Он засмеялся. Не надо мной - над собой как будто. И обнял меня.

Фили изумленно и весело поднял брови. Если бы он успел представить себе то, как поведет себя дядя, доведись ему узнать, что сын сестры его мечтает о деве из эльфов, он представил бы потрясение и гнев, и совсем уж не смех и не объятия. Сам он с дядей почти не говорил и, сам не отдавая себе в этом отчет, избегал его. Отчаянный и бессловесный стыд, древний как сам мир, гнал его вон из дверей, едва только Торин входил в них. Многое для чужих глаз не предназначено, слишком глубокое, слишком свое, а Торин видел его за делом более личным, чем нестерпимые слезы с кровью из сердца и соленые поцелуи сквозь стон. Торин видел, как он умирает.

Он хотел было спросить Кили об этом разговоре, о том, неужто Торин и впрямь ни словом не возразил, но, повернувшись к брату, обнаружил, что тот уже спит, привалившись плечом к стене и уронив на грудь растрепанную голову. Фили набросил на него одеяло и, вытянувшись на шкурах у очага, тоже заснул, мгновенно и глубоко. Без сновидений.

Последующие несколько дней Кили собирался в дорогу, и Фили впервые с тех пор, как очнулся после ран, занят был делом с удовольствием: перебирая с ним вместе карты, выбирая снаряжение и еду в дорогу, он каждое мгновение понимал, что до следующего такого могут годы пройти, и, еще не сдаваясь грусти и тоске по уходящему, только с большим вкусом пил каждый глоток этого последнего времени с братом. И накануне полнолуния отправился вместе с Кили за ворота, проводить его в его собственное путешествие.

Сначала ехали верхом, потом, когда полная луна прозрачным серебром уже завиднелась на медленно темнеющем небе, пошли пешими, ведя коней под уздцы и двигаясь нелепыми перебежками: то совсем медленно, как будто брели, беззаботно пьяные, с веселой попойки домой, то вдруг едва ли не бегом, и Фили вдруг догадался: Кили боится, что она - Тауриэль - не придет. Торопится узнать наверняка и страшится. Ни с того ни с сего Фили подумалось, что песни врут не про одну только смерть - про любовь тоже. Где это пелось о том, что красавец-герой боится, что прекрасная девушка не придет на свидание? Или о том, что гном ради эльфийской девы горы бросит?

Она пришла. Фили догадался об этом по тому, как Кили вздрогнул вдруг, замер, а потом бросился было вперед, не удержав тело на краю своей счастливой пропасти, но остановился и повернулся к нему. У Фили уйма времени была подумать над тем, как он станет прощаться, пока они ехали сюда, но почему-то он все равно оказался не готов. И ему было грустно едва ль не до слез сквозь серо-звездное счастье этого тихого вечера, но хорошо, все было хорошо, и он понял теперь Торина - здесь нечего говорить, можно лишь засмеяться и обнять, в последний раз. Он крепко сжал плечо Кили и улыбнулся.

- В добрый путь! Куда бы ни… В добрый путь.

Кили молчал и долго смотрел ему в глаза, не то говоря этим взглядом, не то стараясь услышать, потом мотнул головой и сжал его в крепком, яростном объятии. Отпустил и попятился, вслепую поймав повод своего конька и упрямо глядя на Фили, улыбаясь, и тот тоже смотрел на него. Глупо, но он чувствовал сейчас, как уходит от него его лето, и пусть ночь еще была тепла и не падала еще зелень с ветвей, и ветер нес запахи дыма и цветущей земли, но он один оставался дышать ими, и не с кем ему теперь было молчать о том, что он был счастлив, тогда и теперь, без богатств и королевства, без чужой гордости, без славы и без завтра, даже без настоящей шахматной доски.

Кили отвернулся и пошел вперед, дальше. Фили провожал его глазами, пока фигура его не растворилась в густевших над водами реки и озера сумерках. Отвернулся, когда стало нечего больше видеть, и пустился в обратный путь.