Королевна (СИ)

Она кивнула, коротко взглянула ему в лицо и отвела глаза - как будто прикоснулась и отдернула руку. Они поговорили еще немного - о неважном, о чужих делах и новостях, друг для друга не интересных, о смутном будущем их земель, о котором сами ничего не знали… Фили никогда не любил долгие разговоры, теперь меньше, чем когда-либо прежде, да еще и разговоры вот такие, заведомо никуда не ведущие, выжимаемые с губ вежливостью и скукой, как будто орудиями пыток. Но этот разговор не был ему неприятен. С ней он мог говорить так, как будто ничего не произошло. Потому что для них двоих это так и было: она ничегошеньки не знала о нем, да и он о ней, он ни в чем не был перед ней виноват, а она не видела его таким, каким он быть не хотел и боялся. А месяцы одинокого сидения за закрытой дверью в попытках спастись от встречи с теми, кто слишком много видел, перед кем он был слишком виноват и чьих ожиданий не сумел оправдать, брали свое, и говорить с кем-то под чистым небом, без серой тени этих туч, было приятно.

Сигрид простилась первой и ушла, сказав, что ее давно уж ждут дома, и Фили тоже повернул назад, собрав цветы, за которыми и приходил, но в этот раз унеся вместе с их душистой охапкой память о неярком, но изумляющем очаровании этой девочки, таком же, как в вольных птицах и нежных цветах, гравированных отчего-то на свирепой стали боевого клинка.

Той ночью он снова долго сидел у огня, глядя на белый дым своих цветов, просвечивающий живым пламенным золотом, и снова ждал, уже не очень надеясь. И она пришла. Пришла к нему, рожденная из пламени, и он помнил холод и жар ее кожи на своей, и ее тело покрыло его, как вода, принимая его в себя, лаская, сжимая, и он тонул в живой воде ее поцелуев до утра. А проснувшись, увидел красный след ожога на правой руке, вытянутой к угасшему уже очагу.

Комментарий к Часть 1

Саша, я и Ори вновь передаем тебе спасибо за чудесное стихотворение:)

========== Часть 2 ==========

На следующий день Фили рассказал Ойну, что жизнь вот так украдкой возвращается в немую его руку, и спросил, не значит ли это, что он еще может излечиться. Лекарь долго медлил с ответом.

- Все может быть, - сказал он наконец. - Мне и не такие чудеса исцеления видеть доводилось.

- Так значит, что-то можно сделать? - обнадежено воскликнул Фили. - Есть у тебя травы какие-нибудь или мазь?

Ойн усмехнулся и хлопнул его по плечу.

- Травы и мази для больных, - сказал он. - А ты не болен.

- Неужели.

- Ты недожив. Вылечить - дело лекаря, а вот жить - дело твое.

Возможно, в словах Ойна и был смысл, но Фили ощутил только разочарование. Простившись, он отправился к себе. Час был поздний, коридоры Эребора были пусты, и до самых своих дверей ему никто не встретился. Гора была все еще слишком огромна для тех, кто успел вернуться, и за многими стенами до сих пор жила тишина и пустота, многие чертоги оставались в разоренном запустении, еще не восстановленные, и оставленные драконом раны в них еще некому было залатать. Королевские залы, разумеется, давно привели в порядок, но не только их: многие, кого Фили навестил под новым их кровом, успели на славу потрудиться. Дори обитал будто в ларце с сокровищами: так искрились и сияли искусно подправленными его умелой рукой драгоценными жилами стены его комнат; у Ори на стенах медленно распускались глубокими и сияющими каменными красками картины виденных им в дороге чужеземных чудес; отреставрированные статуи героев былого держали своды чертогов Балина; возвращения Дис ожидали прекрасные светлые покои, застеленные искристым полотном мозаичных картин, как узорчатыми южными коврами. Кили, не собираясь оставаться в Эреборе, не старался обжить свой угол и до ухода своего ночевал в привратных казармах, вместе с караульными. А Фили, выбрав себе комнату дальше всего от остальных, на самом верхнем ярусе, и собираясь там и оставаться, ничего с ней не делал, и в то время как весь остальной Эребор медленно оживал, зацветал свежим цветом и новым убранством, его комната по-прежнему оставалась в том же голом запустении, в каком он ее нашел: пустые стены, серый пол, и только ниша над очагом украшена яркой росписью, изображающей охоту. Совсем не мастером сделанная, она отчего-то нравилась Фили, и он любил смотреть на нее, в неярком свете огня похожую на огромное окно в стене Горы, открытое в свежий лесной вечер под беспредельным небом в легкой тени стремительных соколиных крыл.

Отворив дверь, Фили замер на пороге, обнаружив перед охотничьей росписью неожиданного гостя. Безусловно заметив его появление, Торин не повернул головы и заговорил, продолжая смотреть на фреску:

- Это нарисовал мой брат. Он жил здесь, в этом чертоге.

Фили подошел ближе, против воли отпустив немного свою напряженную нутряную защиту. Дядя никогда не говорил о Фрерине, ни единого раза, и это так неожиданно сказанное им имя отвлекло Фили от собственного страха и стыда. Торин повернулся к нему, но взгляд его остался замершим на прошлом, на том, что жило еще где-то за каменным окном, в нарисованных лесах.