Только через два дня после ранения в мои покои принесли букет нежных цветов. «Скучаю по тебе», — говорили розовые камелии. «Давай рискнем?», — шептали белые фиалки. Огненным лепестком поглядывал на меня мак, не требуя перевода. И опять был конверт — а в нем билеты и программка зала органной музыки в центре Иоаннесбурга. Выступление гениального органиста, запланированное через несколько дней, было помечено ручкой.
«Тебе понравится», — было написано на обратной стороне.
Я словно услышала его хрипловатый насмешливый голос, взбодривший меня куда лучше крепкого кофе. Подошла к окну, распахнула его, вдыхая ледяной воздух — и улыбнулась.
Эльсен по телефону бушевал и метал молнии — на работу меня не выпускали. Зигфрид, когда я сунулась к нему, страдальчески развел руками.
— Извините, ваше высочество, ее величество запретила открывать вам переходы.
— Не ваша вина, Зигфрид, — зловеще улыбнулась я, чувствуя себя так, будто у меня на шею накинута удавка. И пошла к Василине, ощущая, как в животе сворачивается ледяной узел страха перед грядущим скандалом. После посещения в лазарете мы сказали друг другу не больше десятка слов.
— Ее величество проводит совещание, — помощница Василины, сидящая у ее кабинета, вежливо поднялась со своего места. — Простите, ваше высочество.
— Ничего, — я через силу улыбнулась. — Придется потревожить ее.
Я заглянула в дверь — Василина, строгая, застегнутая на все пуговицы, внимательно слушала министра обороны. Вокруг стола чинно сидели генералы — и все это форменное собрание повернуло головы, глядя на меня, дерзнувшую побеспокоить королеву. Вася настороженно подняла голову.
Я выдавила самую любезную улыбку.
— Доброе утро, господа. Ваше величество, сестра моя, уделите мне несколько минут. Прошу.
Василина немного покраснела и с волнением покрутила ручку, зажатую в пальцах. Кивнула.
— Господа, прошу, оставьте нас. Вернемся к разговору через пятнадцать минут.
Я подождала, пока краса и гордость нашей армии удалятся и села напротив сестрички. Я нервно постукивала ногой, она нервно щелкала ручкой. Две девочки, которые не умеют и не любят ругаться. Но в глазах ее была твердость. Настоящая правительница.
— Мне нужно на работу, — начала я тихо и примирительно. — Отмени запрет, Василина.
— Ты легко можешь работать в королевском лазарете, — предложила она, сжав в руках ручку.
— Вась, — я старалась говорить спокойно. — У меня есть работа. Есть обязательства. — В голове что-то щелкнуло мудрое, и я добавила: — Ты же не хочешь, чтобы уже к концу недели по всей стране шла молва, что третья принцесса побаловалась работой и ушла, даже не удосужившись предупредить? Подумай, какой это удар по репутации нашего дома.
Сестра вздохнула, на глазах превращаясь из грозной королевы в мягкую и не способную спорить Василину, и со стоном прижала руку ко лбу.
— Мариш. Я очень испугалась за тебя… тогда. И не хочу, чтобы это повторилось. Мне плевать на репутацию, лишь бы ты была жива.
— В больнице меня охраняют, — я пыталась поймать ее взгляд и убрать умоляющие нотки из голоса. — Из здания я не выхожу. Но там люди, Василина, которым я нужна. Там хирург, который говорит, что я для него — еще одна волшебная пара рук. Пусть это не такая значимая работа, как твоя, — я постаралась не очень горько говорить, — но это моя ответственность.
Она хмурилась, но глаза были полны отчаяния.
— Мне жаль, что так случилось. Что я подвела тебя, — добавила я сдержанно. Потому что врать трудно — я бы повторила это еще раз. — Но запереть меня — очень плохая идея, Василина.
— И тем не менее, — произнесла она через силу, — я не вижу другого выхода. Я позвоню главврачу, извинюсь. Заплачу компенсацию. Если хочешь, мы попросим этого твоего хирурга перейти в лазарет.
— Его уже просили, — едва сдерживаясь, ответила я. — Он никуда не уйдет. Вась… хватит наказывать меня. Отпусти. Отпусти на работу, отпусти из дворца. Я куплю квартиру или дом, буду жить самостоятельно. Когда-то ты просила остаться с тобой, и я осталась. Но я больше не могу.
— Тогда была другая ситуация, Марина. Не такая тяжелая, как сейчас.
— У нас всегда тяжелая и становится лишь хуже, — парировала я. — Тогда я была нужна тебе, тебе было страшно, некомфортно и непривычно. Сейчас я тебе только мешаю. У тебя есть Ангелина, по сравнению с которой я проигрываю по всем статьям. Дай мне уйти.
— Это… из-за того, что я ударила тебя? — жалобно спросила она. Королевского в ней не осталось ни капли. Это снова была моя мягкая сестричка. — Мариш, прошу, прости меня. Я не знаю как это получилось. Я понимаю, что этому нет оправдания… прости. Это больше не повторится.
— Повторится, — без злости, как можно мягче сказала я и на секунду сжала губы, чтобы не заплакать. — И ты прости меня. Это все мой злой язык. Я правда стараюсь измениться. Но я ведь настоящая головная боль, Вась. И рано или поздно опять сделаю и скажу что-нибудь, от чего ты сорвешься. Вот Ангелину ты бы никогда не ударила.
Василина как-то грустно усмехнулась.