— Подержу, — пророкотал он с усилием, — но недолго смогу. Сделай, что ещё надо!
Шаман, вздрагивая, отполз на корточках назад, чуть не уткнувшись в красные угли, уже подернутые серым. Достал флягу, отхлебнул, перестал сотрясаться всем телом — и быстро метнулся к выставленному у углей котелку. Я присмотрелась — он почти полностью был забит сосновыми длинными иголками.
— Плохо, плохо, — шептал шаман, заливая сосновые иглы какими-то настойками. Забормотал что-то на гортанном языке — у меня закружилась голова — и иголки заполыхали, засияли белым цветом. — Еще крови! — крикнул он и бросился к Полине. Взял ее руку — или лапу, — сделал надрез, зашептал что-то. Οтошел — и Демьян взял руку Полины, начал ее зализывать, останавливая кровь.
А Тайкахе снова подходил к нам — и снова резал нам запястья, ловко, даже не глядя, гортанно выпевая несколько звуков. Так, непрерывно причитая, он поставил котелок на угли, достал из своего тряпья фляжку и перевернул ее. Медленно потекло на иголки то ли жидкое серебро, то ли густая ртуть. Запахло ландышами. Полыхнуло белое пламя, взвыл ветер, собираясь в серебристое плотное сияние и впитываясь в иглы.
Шаман снова подхватил истекающий светлым туманом котелок, подошел к Полине.
— Сейчас ей будет больно, медвежий сын, — предупреждающе проскрипел старик. — Держи. Не смей мне мешать, понял? Будем ее на якоря цеплять. Держи руку!
Демьян, посеревший, сжал двумя руками запястье Поли, шаман достал серебряную иглу, на конце которой мерцала белая капелька, и ловко, быстро загнал ее сестре под кожу.
Я передернулась — мне показалось, что я услышала шипение, будто игла была раскаленной. Демьян зарычал, а Поля дернула губами — лицо ее приoбрело четкие человеческие очертания — и закричала-заплакала, выгибаясь.
— Вторую! — непререкаемо крикнул шаман. — Ну, медвежий сын! Надо!
Демьян закрыл глаза и зафиксировал вторую руку. Он тяжело дышал. И снова закричала Полина, забилась.
— Теперь ноги!
Я не могла на это больше смотреть — от диких криков сестры я вся покрылась ледяным потом. Но, наконец, она затихла. И я открыла глаза. Вася стояла, уткнувшись Мариану в плечо и плакала, отец обнимал младших, Ани выпрямилась, и взгляд ее был жестоким, острым. Только Нории ни на что не реагировал. По его вискам катились крупные капли пота, он крепко держал дрожащую мелкой дрожью Пол за гoлову и незряче смотрел куда-то за стену дыма.
— Якоря мне нужны, якоря! — выл шаман, не обращая внимания на нашу пантомиму. — Сначала ты! — он ткнул пальцем в Демьяна. — Иди сюда!
Полумедведь тяжело поднялся, сделал такое движение, будто хотел опуститься на четыре лапы, но остановил себя и, сутулясь, мягко переступая, подошел к шаману. Тот достал из котелка еще одну длинную серебристую иглу, с капелькой живого светящегося серебра на кончике, взял Демьяна за руку, и загнал иглу под кожу. Берман зарычал от бoли — и зарычала в тон ему, забилась в судорогах Пол.
Нории сжал зубы, сильнее запульсировали на его теле линии, потекли светлые волны по рукам к вискам сестры. Шаман подскочил к ней, принюхался, повернулся к нам — лицо его было жутким.
— Еще! — рявкнул он под завывания ветра и гул огня. — Еще родная кровь! Чтобы пришить ее к этому миру!
Кажется, мы все сделали шаг вперед. А он метнулся к Ани, взял ее за подбородок, досадливо оттолкнул.
— Тебе нельзя, ты мужа сейчас поишь, не хватит!
Подскочил к Василине, — Мариан двинулся к нему, нo старик досадливо махнул рукой.
— Не съем я ее, защитник! — посмотрел ей в глаза, сплюнул в сторону.
— Нет! Не тебя! Землю держишь! И маленьких нельзя, не выдержат!
— А как же я? — слова сами вырвались.
— Не дошел еще до тебя, — буркнул шаман. Схватил больно меня за подбородок, повертел лицо, всматриваясь в глаза. Задумался.
— И тебе бы не надо, — сказал он почти умиротворенно и ласково погладил меня по голове. — Да деваться некуда.
— Почему не надо? — удивленно поинтересовалась я, протягивая руку.
— Тяжела ты, — объяснил он небрежно. Я замерла, не понимая и одновременно осознавая все. Ρодные медленно, неверяще поворачивались ко мне, на миг забыв даже про Пол… и тут мне под кожу выше запястья вошла длинная игла, и из глаз брызнули слезы, и я закричала от жуткой боли, едва не теряя сознание. И снова мучительно, надрывно зарычала Полина — в реве ее прорывался плач, тоненький, жалобный. Игла растворялась в теле, лавой уходя в кровь, и место, куда она вошла, болело, как ожог.
— Еще, еще, — просительно хрипел шаман, метаясь туда-сюда. — Отца бы! Мать бы! Ничего сильнее нет! Отца бы! Мать бы!
Мы ничего не понимали. Я покосилась на отца, который обнимал неслышно плачущую, испуганную Каролинку. С другой стороны к нему прижималась Алинка. Шаман подскакивал и к ним, досадливо кривился, снова подбегал к старшим, качал головой — нельзя, нельзя!
Отец побледнел — и я увидела, каким тяжелым взглядом окидывает нашу семью Демьян. Смотрит просяще, непонимающе, сузив желтые глаза.
— Чего вы медлите? — зарычал он взбешенно.