Королевская кровь. Огненный путь. Расколотый мир

– Малик многорукий, стрелой небеса рассекающий; Девир безликий, знающий все; Нерва, воздаяние несущий; Омир, правящий крепкой рукой… не был бы мир без вас велик, но к величию большему вы нас ведете, к земле благословенной, где не будет бедности и болезней…

Макс слушал этот вой с каменным лицом, но губами шевелил – не хватало еще, чтобы обратили внимание, как на безбожника.

Старик замолк – собрал монетки, половину сунул хозяину и заковылял мимо солдат к выходу. Какой-то пьяный подставил ему подножку, и певец проехал по грубым доскам пола под дружный хохот гостей. Культурная программа кончилась, зверье снова хотело крови.

Хозяин подозвал Макса.

– Отведи его домой, – сказал тихо, – пока не забили тут или по дороге не прирезали и не отняли монеты. Он мне еще денег заработает.

Тротт кивнул, мрачно глянул на начавшего подниматься забияку – тот ругнулся, но сел обратно, – взял старика под локоток и вывел на улицу.

– Ничего, ничего, – бормотал дед, хромая, жалко всхлипывая и вытирая рукавом длинного одеяния кровоточащие нос и губы.

Тротт прикрыл глаза и сказал себе, что его это не касается.

– Идти можешь?

– Ничего, ничего, – снова забормотал старый певец, – дойду.

Но нога у него подломилась и он, всплеснув руками, рухнул в грязь. Тротт скривил губы и поднял деда, закинул сухую стариковскую руку себе на шею, придержал.

– Показывай дорогу, аба. Доведу тебя.

Певца пришлось фактически нести на себе. Благо жил он неподалеку, один в старом-старом доме. Макс уложил его на кровать, поднял одеяние, прощупал острые худые колени, наливавшиеся синим. Старик поскуливал от боли и смотрел на гостя страшными сухими глазами.

– Не переломано? – спрашивал он тревожно. – Мне переломать никак нельзя, чем жить-то буду? Умру от голода ведь.

– Цело, аба, – сказал Тротт, поднимаясь. – Опухнет только. Есть чем полечить?

– В сундуке посмотри, – с выматывающей душу робостью попросил дед. – Сам не доползу.

В сундуке оказалось полбутылки коричневой настойки с плавающими в ней мелкими муравьями, травой и жалами.

– Дай хлебну, – попросил певец, приподнялся, припал к бутылке, закашлялся, вытер нос, плеснул себе в ладонь этой же жидкости, начал смазывать колени, шипя и охая. Макс налил в выщербленную кружку воды, поднес ему.

– Ты откуда такой чистенький тут? – спросил дед, снова свалившись на постель. – Неместный, сразу видно. Уважительно меня называешь, аба. Тут никто так не говорит, странник.

– С юга я, – буркнул Макс, жалея, что сразу не ушел. – Дом сгорел, решил податься в столицу.

– Лучше бы ты на пепелище жил, погорелец, – посетовал старик, – чем сюда идти. Пропадешь тут. Лакшия – она души жрет.

– И твою сожрала? – поинтересовался Макс, оглядываясь на дверь. Старик махнул на кровать, снова присосался к бутылке.

– А как же. И мою, погорелец. Садись, не стой столбом. Да не торопись, без тебя управятся с пьяными-то тушами. Я нужен Якоши, не будет он из жалованья твоего вычитать за отлучку.

Макс сел, чувствуя, как дико затекли прижатые курткой крылья. Старик пил и на диво быстро хмелел. Хотя сколько нужно тщедушному телу?

– Душа ведь быстро продается, погорелец, – вещал он, размазывая пьяные слезы по лицу. – За возможность поесть и в тепле пожить. Как за жизнь свою начнешь труситься – знай, уже готов продать.

– Кому? – без интереса спросил Макс.

– Так им же, – шепнул старик. – Правителям мира.

– Богам?

– Да. – Дед всхрапнул, тут же проснулся, завращал глазами и страшным шепотом произнес: – Только они правители, а не создатели…

Макс напрягся: не хватало еще обсуждать местный пантеон прямо у него под носом. Но старик уже спал, прижав руку к губам и что-то бормоча, – и Тротт прикрыл хлипкую влажную дверь домишка и поспешил обратно в харчевню.

Он иногда слышал отголоски легенд, рассказываемых жителями Лортаха – только шепотом, только с оглядкой. Будто давно, много тысяч лет назад, была на Лортахе богатая цивилизация, и не было тогда нищеты, болезней и рабства. И правили тогда другие боги, светлые, и были тут мир и благоденствие. Но люди возгордились, стали жадны и наглы, решили, что богатство и мир – это только их заслуга, разрушили храмы, перестали славить богов. Те ослабли без веры людской, и в это время в небесах открылись черные врата – и пришли сюда боги нынешние из пылающего, высосанного досуха мира. Пришли во главе огромной и жестокой армии на гигантских насекомых. И победили ослабевших старых богов. Построили большой храм и потребовали ежедневных жертв – потому что не могли они брать силу напрямую из мира, только из крови и страданий. Пришедшие с ними люди стали местными аристократами; они и выполняли волю богов. Не таких уж всевидящих и всезнающих – иначе бы его, Макса, схватили еще на подступах к столице. Или, может, знали они всё, но вмешиваться не могли?