Королевская любимица (СИ)

Дыхание сперло, Серсея глубоко вдохнула, и хотя значение слов до нее уже дошло, она понадеялась, что ошиблась.

— Что это значит? ― хрипло спросила она.

— Вас изнасилуют.

Рука взметнулась раньше, чем Серсея смогла остановить себя или как-то обдумать сказанное, раньше, чем она сама поняла, что вообще происходит; она видела, как ее собственная рука взметнулась в воздухе и опустилась на щеку прорицателя. Голова Нострадамуса слегка склонилась в сторону, и на бледной коже мужчины явно загорелся отпечаток ее ладони. Серсея смотрела на него, расширившимися от удивления глазами, а потом сделала шаг назад, и прижала руку к себе, будто сдерживая себя от нового удара, или ожидая, что вот-вот ударят ее саму, хотя именно Серсею, в отличие от того же Франциска, даже ласково никогда не шлепали.

— Когда? ― спросила она холодным, срывающимся от страха голоса, и теперь в ее глазах было настоящее безумие, как у загнанной в ловушке лани.

Нострадамус поднял на нее взгляд, но вместо ожидаемого раздражения или даже злости за пощёчину, она увидела там только усталость. Усталость, легкое сожаление, и еще что-то, о чем она не могла подозревать и что не могла увидеть.

— Я не знаю, ― ответил мужчина, и этот ответ распалил было потухший огонек злости. Серсея резко вытянула руки вдоль тела, вскинула голову, смотря своими яркими зелеными глазами в карие глаза Нострадамуса, и зашипела, точно настоящая кобра, королевская кобра:

— Так узнайте! Вы не можете просто так об этом сказать, и делать вид, будто это ничего не значит.

Не дожидаясь ответа, она быстро выскочила из комнаты, даже не удостоив Нострадамуса прощальным взглядом. Мужчина тяжело вздохнул и сел на кровать. Он хотел помочь Серсеи, искренне хотел, но, к сожалению, не могу увидеть больше того, чего сказал. А то, что он видел помимо изнасилования, тоже вряд ли бы пришлось по королевской кобре по вкусу.

========== семь. как будто ничего и не было. ==========

Если честно, после случившегося, Серсея планировала как можно дольше оставаться вдали от Нострадамуса.

Во-первых, её ужасно напугало его пророчество. Какой девушке будет приятно узнать о том, что она будет изнасилована, причём, кажется, в скором времени, и неизвестно, как это можно предотвратить. Эта мысль довела её до истерики, и она целый день была не в себе, даже нормально не сумев позавтракать. Девушка, как испуганная лань, металась по комнате, отсылала и шипела на служанок, как настоящая кобра, и даже Камила не могла утихомирить испуганную принцессу.

Единственное решение, которое смогла принять Серсея ― Екатерина ни о чём не должна была знать. Приёмной матери хватало беспокойства и за родного старшего сына, золотого первенца, так зачем переживать ещё и за приёмную дочь? Приняв такое решение, Серсея постаралась спокойно рассудить ― теперь она знала об опасности, а, как говорил ещё её дедушка: «предупреждён — значит вооружён». Королева Франции была уверена, что смерти Франциска можно избежать, неужели Серсея не справится с изнасилованием? Не сможет это предотвратить?

А ещё одна причина… Хорошо, королевская кобра никогда бы этого не признала, но ей просто было стыдно перед Нострадамусом. Вообще, Серсея топила в себе такое чувство как стыд, и Екатерина с Генрихом ей в этом активно помогали ― всегда учили, что если ты что-то сделал и жалеешь об этом, то никому этого не показывай. Исправь ошибку, если она того стоит, а если нет ― то забудь о ней и заставь забыть других.

Нострадамус был добр к ней. Он терпел её капризы в детстве, терпел её сейчас, помогал и оберегал, был вежлив, неизменно оказывался рядом, чтобы помочь… И всё-таки она не знала, стоит извиняться или нет? С одной стороны, конечно, стоило ― прорицатель дал ей важный, возможной очень важный совет, от которого зависела её дальнейшая честь. Конечно, пожелай она сделать вид, что ничего не было, он пойдет ей навстречу ― будет так же мил, приветлив и вежлив.

Конечно, принцесса могла бы так сделать, и та часть, которая принадлежала её отцу Генриху, шептала, что так и надо было ― Серсея, пусть и не полностью, но была королевской крови. Разве пристало ей извиняться перед простым прорицателем?

Но другая её часть ― в большей степени относившаяся к Екатерине ― говорила, что стоит извиниться. Это не умолит гордости Серсеи, а наоборот ― сделает ей честь. Особенно, если девушка сама ощущала себя виноватой и хотела попросить прощение.

Именно в таких раздумьях принцесса брела по коридору дворца. Служанок она предпочла оставить в комнате, поскольку хотелось прогуляться в одиночестве, ещё раз всё обдумать и принять решение. Кроме того, её мысли перескакивали на нечто другое, о чём она хотела попросить уже Екатерину и девушка не знала ― сделать это до или после разговора с Нострадамусом, который должен был состояться.

С этими мыслями она направлялась в сад, надеясь, что свежий воздух расставит всё по местам и поможет проветрить голову. Ещё она надеялась, что в течение дня ей никто не подкинет новых проблем, но, кажется, она ошиблась.

— Серсея!