Королевская любимица (СИ)

Серсея ди Медичи с момента своего десятилетия не понимала, а потом и ненавидела брата Себастьяна. Сначала все было даже неплохо. Они ― Серсея, Баш и Франциск ― играли все вместе, дружили, и, как многие дети, принимали решение «быть всегда вместе». Между ними не было пропасти, несмотря ни на что. А потом слуги стали выделять Франциска и Серсею, потому что они были важны для короля и королевы, особенно для королевы. Несмотря на то, что и Серсея была рождена не Екатериной, она была ее любимицей, ее воспитанницей, и носила ее фамилию, а Баш как был бастардом без титула, так и оставался. И это понемногу разрушало те чувства, что были между Башом и Серсеей. Как-то в детстве Себастьян назвал сестру «гнилой итальянкой». Серсея долго плакала, пока Франциск ее успокаивал, а потом сказал Башу, что Серсея ― его сестра, они почти как близнецы, вместе пришли в этот мир и всегда будут вместе, и если он обидит ее еще раз ― Франциск разозлится.

Постепенно, пробел между Франциском и Себастьяном зарос, а Серсея не могла простить брата. Ни за то, что он оскорбил ее, ни за то, что он ненавидел Екатерину. Зато, оглядываясь назад, Серсея понимала, что этот разрыв сделал ее настоящей дочерью Екатерины Медичи, и она не жалела. Она приняла как простую истину, что не должна любить Себастьяна и не любила его.

Франциск нашептывал ей какую-то глупую историю, и Серсея тихо смеялась. Но ее мысли были далеко: предсказания Нострадамуса напугали ее, и она не знала, как получить покой.

***

Вся ночь прошла беспокойно. Серсея ворочалась в кровати, не имея возможности заснуть, снова и снова обдумывала поведение Нострадамуса.

«Его стало слишком много в моих мыслях» ― с тяжелым вздохом решила принцесса, поднимаясь и, закутываясь в халат, выходя на балкон. Во Франции была ночь ― холодная, красивая, звездная. Серсея осматривала темные просторы, бездумно считала звезды на небе, и даже не замечая холодного ветра. Она посмотрела вниз, и увидела, как конюх выгуливает ее коня ― Агнус был тем еще привередой, и любил ночные прогулки. Понятно, что сама Серсея не могла гулять с ним каждую ночь, поэтому строптивца выгуливал конюх, и спустя много лет, конь даже перестал недовольно фыркать на нее следующим утром.

Серсея глубоко вздохнула, скользнула взглядом по балконам, и совершенно внезапно зацепился за хорошо знакомую фигуру. Нострадамусу тоже не спалось.

Принцесса хотела было сделать шаг назад, чтобы оказаться в комнате, и не видеть полуобнаженного мужчину ― вечером прорицатель наслаждался видами явно без рубашки, в один штанах, но это не смутило Серсею. Она лишь переместилась в тень, чтобы ей было видно его все-таки же хорошо, но он, в случае чего, не мог ее увидеть.

Серсея не знала, о чем думал Нострадамус, не могла даже предположить, но зато явно видела эмоции, отразившиеся на его лице ― она никогда не видела, чтобы на лице одного человека было такое количество эмоций одновременно: удивление, неверие, шок, смятение, гнев и почти омерзение сменяли друг друга в доли секунды. Мужчину тяжело вздохнул, потер переносицу, что-то пробормотал, но Серсея не услышала. Очевидно, она не должна была даже видеть его ― ночные размышления Нострадамуса принадлежали только ночи и ему самому, а принцесса была в них чужой.

Серсею неприятно кольнуло в сердце. Она должна была уйти, должна была ― если кто-то заметит подобную картину, то не будет долго разбираться, слухи потекут по замку как вода через сито. Конечно, Серсея имела дело с незначительными слушками, но что делать, если ей предпишут роман с Нострадамусом она представляла слабо. И вместе с тем она не находила в себе силы; наоборот, словно во сне, она поддалась вперед, бесшумно касаясь перил руками. Теперь, даже незначительный поворот головы мог помочь Нострадамусу обнаружить ее, но принцессу это больше не волновало.

― Ваша Светлость! ― громко позвала Камила из комнаты, однако Серсея не услышала. Зато мимо Нострадамуса голос служанки не прошел: он резко поднял голову, рассматривая на балконе не дрогнувшую и даже не смутившуюся Серсею. Прошло несколько секунд, прежде чем он, скорее всего, осознал, что перед ним не видение ― а именно такой представлялся Серсея в длинном белом халате с широкими рукавами и гладкими золотистыми волосами, переброшенными на одно плечо ― а вполне настоящая принцесса; осознав это, прорицатель торопливо поклонился, и на несколько секунд так и застыл, будто решая, что делать дальше.

Но вот мгновение прошло, и прорицатель поднял голову. Серсея все стояла и смотрела, и мужчина, будто не стесняясь своей частичной обнаженности, сделал несколько шагов, оказываясь незначительно, а все же ближе к девушке. Серсея втянула немного больше воздуха, чем ей требовалось, но не смогла сделать шаг назад. Спроси ее ― она бы не ответила, что заставляло ее стоять на месте, но она не покидала балкон, хотя ей и было холодно, и вот-вот зашла бы Камила, но она просто стояла и смотрела на мужчину, которому, очевидно, была обязана жизнью.