Королевские дети. Жизнь хороша (сборник)

Семь лет Якоб живёт там наверху один, по триста дней в году не встречая ни единой человеческой души. Он разучился говорить настолько, что в его языке осталось лишь несколько слов по-немецки и по-французски. Люди в деревне его не забыли, но оставили в покое. Они считали его чудаком, отшельником, волчонком. Никуда не годным, но хотя бы безобидным.

Иногда у подножия известняковых скал, которые отвесно поднимались в небо позади его хижины, он натыкался на окаменелости живых существ – гигантских улиток, расплющенных рыб, рака-мечехвоста, морских коньков и целых скоплений моллюсков. Самые красивые он брал с собой, чтобы вечером в своей хижине поломать голову над природой этих окаменелостей. Они очевидно мёртвые и каменные; даже если их разбить и растереть, ничего не увидишь, кроме камня и песка. И всё же они наверняка были живыми или жившими божьими тварями, потому что такого рода совершенная красота не могла возникнуть ни сама по себе, ни от рук человека. Но почему же это всегда только крабы, рыбы и улитки, если вокруг нет ни источника, ни водоёма, заслуживающего упоминания. Неужто эти каменные существа вовсе не порождения воды, а порождения скал? И гора на самом деле вовсе не твёрдая материя, а крайне вязкая жидкость, которая на человеческое восприятие лишь потому кажется застывшей, что она течёт очень медленно? Пожалуй, такое было возможно, потому что где бы его взгляд ни проникал во внутренность гор – в ущельях и трещинах отвесных скал, в горных обвалах и в каменоломнях – всюду была очевидна волновая природа камня. То есть, значит, камень есть незаметно и медленно текущая вода, в которой жёсткие, выносливые каменные животные живут своей упорной, цепкой, медленной и долгой каменной жизнью, пока не умрут и скала незаметно и медленно не выплюнет их в гальку у подножия отвесной стены?

Якоб Бошунг давно уже перестал стремиться к постижению этих каменных существ, разбивая их, сжигая в огне, кипятя в воде, размалывая и пробуя их на вкус языком. Их загадка была неразрешима, но по крайней мере они не кусались, не жалили и не щипались и, судя по всему, не были ядовиты. Итак, Якоб заключил с ними мир: он принимает каменные существа такими, какие они есть, их существование объясняется самим их существованием, а всё, что свыше того, остаётся необъяснимым.

Самые красивые экземпляры маленьких водяных улиток, крабов, морских коньков он забирал к себе в хижину, чтобы долгими зимними вечерами выковыривать их ножом из каменного ложа и полировать до блеска.

– Ты ещё не спишь?

– Нет.

– Хорошо. Потому что теперь я приступаю к самой истории. Она начинается в золотой день сентября 1779 года. Якоб улёгся у себя наверху, у отвесных скал, в траву и греется на солнце. Ветер ещё дует с юго-запада, но скоро он сменится на северо-западный, а потом упадёт первый снег. Коровы после долгого лета на альпийских выпасах раскормленные и гладкие, все они отчищены скребницей, а рога их украшены цветами.

Якоб приподнимается с травы и прислушивается – глубоко внизу камешки катятся в долину; камешки, сдвинутые с места сапогами. Затем он слышит шаги; шаги троих или четверых мужчин. И топот мулов. Потом он слышит голоса. Вялый крестьянский говор. Французский. Потом он уже видит мужчин и мулов. И вскоре уже чувствует их запах.

Это батраки из Грюйэра пришли забрать коров и прихватить сыру. Они знают Якоба и знают, что с ним не обязательно говорить. Они машут рукой, улыбаются и кивают ему издали, потом хлопают его по плечу и спрашивают, как дела. В ответ Якоб молча и горделиво указывает на коров, которые своими красивыми глазами вопросительно глядят на мужчин; потом он оставляет батраков, а сам идёт к корове-вожаку, поглаживает её морду и что-то бормочет ей на ухо, после чего всё стадо приходит в движение и топает позади Якоба к ограде, которая отделяет пастбище от горной тропы.

Там коровы терпеливо ждут, пока батраки нагружают мулов сырными кругами. Якоб запирает хижину, раскрывает ограду и ступает на узкую горную тропу впереди коров. Эта тропа ведёт через всю лощину вниз, в Грюйэр. Если вывести корову-вожака через ограду на эту тропу, то она уже не заблудится, ведь тропа узкая, не разветвляется и знает лишь одно направление: вниз по лощине до самой низины. Стоит ведущей корове двинуться в путь, все остальные коровы топают за ней вслед и держат в своём просторном, твёрдом черепе лишь одну мысль: не отставать от ведущей, куда бы она ни шла и сколько бы это ни длилось.

Спуск по тропе вдоль Яунского ручья длится два дня. Внизу в долине луга ещё зелёные и густые, а солнце греет так, будто лету ещё и конца не видно. Но Якоба не обманешь, он дело знает, как знают его жуки, лягушки и бурые медведи. Дни становятся короче, листва на деревьях вянет и жухнет, перелётные птицы тянутся на юг. Даже вода в ручье течёт замедленно, как будто уже знает, что скоро здесь всё замёрзнет.

– Минуточку, – прерывает его Тина. – Что, Якоб так и сопровождает коров вниз, в долину?

– Да.

– А зачем это?

– Это его задача, коровы ему доверяют. Он всегда провожает коров вниз, все семь лет.