Слышится стук в дверь, и один из лакеев открывает ее. Входит дворецкий, неся серебряный поднос, на котором лежит белый конверт, а также веточка мяты на крошечной фарфоровой тарелке. – Письмо для леди Лилы, – объявляет он.
– Для меня? – Кто мог прислать мне письмо сюда? Лакей опускает поднос, чтобы я могла взять письмо. Оно запечатано простым кружком из красного сургуча. Ни королевской печати, ни монограммы, ни герба. Все обманчиво просто – поэтому-то Гильдия Очага и использует такие вещи для тайной переписки. Это делается для того, чтобы, каково бы ни было содержимое конверта, ты поняла, от кого послание прибыло на самом деле.
Кэл пристально смотрит на конверт, и я знаю, что он все понял.
Я ломаю сургуч и достаю из конверта сложенный листок бумаги.
– О, я уверена, что это какой-то пустяк, – говорю я, читая послание. В моем животе разверзается пустота. Это не должно меня удивлять. Разумеется, им известно, где я нахожусь.
Это короткое письмо. Всего несколько строк. Чем меньше сказано, тем лучше – так они учили меня. Потому что никогда нельзя знать, кто еще может их прочесть.
– Что, дурные новости? – осведомляется герцогиня.
– Мы с братом должны ехать к нашей матушке. – Как только эти слова слетают с моих уст, Кэл бросает свою салфетку на стол, как будто он готов ехать сейчас же. – Нет, это не срочно, братец, – говорю я, жестом остановив его. – Матушке нездоровится, но это может означать все что угодно.
У герцогини делается такой вид, будто она вот-вот заплачет, или устроит сцену, или и то и другое.
– Н-но… как же бал?
Герцог чуть заметно качает головой, но не произносит ни слова.
– Мы же только что были на балу, – в растерянности говорю я.
– Речь не о том, который уже прошел, а о другом. Должен состояться еще один бал – правда, я должна была держать это в тайне. Мы… мы устраиваем бал в вашу честь.
Ну да, конечно. Это же Монтрис – здесь всегда найдется предлог для званого вечера. Это нескончаемое выставление напоказ своих богатств, стремление обскакать других, притворная дружба в сочетании с вероломством и прочая пустая суета. Они ничего не знают и не хотят знать о том мире, который лежит за пределами их поместий – после нашего приезда в дом герцога никто ни разу не упомянул о бедственном положении простых горожан. Я вспоминаю нищих худосочных детей, бросавших монетки в фонтан, когда мы только что прибыли в город.
Зачем моя матушка призывает меня к себе? Как она узнала, что я здесь? Что она хочет мне сказать? Наверняка она очень на меня зла.
– А когда именно вы собираетесь устроить этот бал? – спрашивает Кэл герцогиню. Мне хочется пнуть его под столом. Я понимаю, что он просто пытается быть вежливым, но неужели ему невдомек, что он только поощряет ее?
– На следующей неделе, – отвечает она тоном, в котором звучит надежда. – Это должно было стать сюрпризом, но, кажется, я уже испортила дело, так что о сюрпризе можно забыть. – Она уставляется в стол и кривит губы. Затем приободряется, как будто ей на ум пришла какая-то удачная мысль, и подается вперед, в нашу сторону, хотя на самом деле она обращается только к Кэлу: – Но вы же понимаете, почему я должна была это сделать, не так ли? Не можем же мы устроить бал в вашу честь без вашего присутствия! Вы собираетесь уехать надолго?
– Мы точно не знаем, – отвечаю я, поскольку не уверена, что нам будет позволено вернуться.
– Я уверен, что к началу бала мы сумеем вернуться, – спокойно говорит Кэл.
– О, отлично! – Герцогиня хлопает в ладоши. Одна из ее собачек взвизгивает и спрыгивает с ее колен на пол. – Само собой! А когда вы вернетесь, вы, если пожелаете, можете оставаться у нас хоть до скончания времен!
– Уймись, Эгги, – говорит герцог из-за своей газеты. Я вздрагиваю, поскольку все мы начисто позабыли, что за столом присутствует и он.
Герцогиня не удостаивает его своим вниманием.
– Вы обещаете? – щебечет она, обращаясь к Кэлу.
– Я не могу давать обещаний. – «Он и так уже обременен слишком большим количеством обещаний».
Она преувеличенно хмурится, демонстрируя свою безутешность.
– Но мы сделаем все, что в наших силах, – говорит он, образцовый гость и идеальный шпион.
Я говорю Кэлу, что моя мать велела нам приехать к ней, но не объяснила, зачем. Я раздражена и расстроена, и посему вместо того, чтобы сообщить ему что-то существенное, я предъявляю ему претензию из-за того, что произошло за завтраком.
Как только он открывает мне дверь, я врываюсь в его комнату и, пренебрегши обычными любезностями, выпаливаю:
– Почему ты так обращаешься с ней? Как будто она щенок или ребенок, которому надо потакать.
– Что ты имеешь в виду?