Королевский понт

– Скажи, Онки, вот если бы к тебе пришла пожилая супружеская пара; два человека по семьдесят лет пришли бы и принесли своё горе; представь, у них совсем недавно единственный ребенок погиб; ты знаешь, что надеяться им не на что, кроме как на тебя, в твоей власти дать им другого ребенка, продолжение, шанс, тоненькую тропинку сквозь смерть в будущее… Ты бы отказала им?

– Каждый случай должен рассматриваться индивидуально… – промямлила Онки, чувствуя себя побежденной, но не желая этого признавать.

– Поверь, я так и делаю. У них у всех есть глаза. Они на меня смотрят, и предать их надежды – выше моих сил…

Онки удалось впервые взглянуть на Афину, отбросив пыльное стекло своего детского гордого отвращения к ней: сейчас она видела перед собою человека, для которого давать людям хрупкое бессмертие в генах было так же важно, как для самой Онки, чтобы эти же люди обретали социальные пакеты, медицинскую помощь, образование и прочие блага цивилизации. Два человека, преданных делу, чувствуют родство друг с другом, даже если их занятия непохожи: рабочий, возводящий небоскребы, и кондитер, выпекающий торты, способны понять друг друга – ведь каждый говорит о своем ремесле на языке любви к нему. Всё остальное дорисовывает воображение. Небоскребы похожи на торты. И наоборот.

– Позволь показать тебе, – Афина поднялась из-за стола, в её непроницаемых глазах наконец появилось движение, в них забурлило теплое варево интереса, – если не боишься крови. Я проведу тебя на "кухню".

Онки повезло. Ей никогда не приходилось видеть кровь в том виде, в каком она может пугать. Потому Онки думала, что не боится её.

– То, что находится там, – сказала Афина перед массивной, как в самолете, дверью, – экспериментальный образец, первый в мире инкубатор с цифровым управлением, пока он выглядит громоздко и да, признаюсь, жутковато… Но мы работаем над этим. В человеческом теле всего два органа, которые мы, в силу их невероятной сложности, ещё не научились пересаживать. Знаешь какие?

– Мозг? – предположила Онки.

– Да. И матка. Кровеносные сосуды оплетают её подобно тому, как корневая система сосны, растущей на краю обрыва, оплетает камни, пытаясь раздобыть воду в скале и заодно удержаться над бездной. Самые мелкие корешки-капилляры – не толще волоса. Масса матки может меняться от нескольких грамм до килограмма. Фантастическим образом мышечные волокна, из которых состоит этот уникальный женский орган, за девять месяцев беременности наливаются силой, раздуваются, как соевый гуляш в кипятке или шарики гидрогеля, они превращаются из тоненьких резиночек в мясистые могучие тяжи, способные вытолкнуть плод наружу. Даже будучи извлеченной из тела, в течение какого-то времени матка продолжает сокращаться, пытаясь выполнить свою главную задачу… Иногда я позволяю себе думать, что она – разумна…

Онки, не лишенной воображения, показалось, что она ощутила в этот момент матку внутри своего тела подобно тому, как ощущала до этого наружные части – ноги, руки, пальцы… Маленькая плотная грушка в глубине живота – тёплый пульсирующий сгусток энергии…

Онки жила, даже не задумываясь над тем, что она тоже, как любая представительница биологического женского пола, наделена бесценной возможностью «проращивать семена жизни». Она воспринимала матку только как источник бытовых неудобств в виде ежемесячных кровотечений.

Афина Тьюри вставила в щель замка ключ-карту и открыла дверь. Онки, как гостья, вошла первой.

В центре помещения, освещенного слабым красным светом, находился компьютер; он работал круглые сутки, контролировал и регулировал процессы, происходящие в трёх инкубаторах – они располагались в стенах и напоминали большие аквариумы, только вместо рыб…

Онки поняла, что цвет крови всё же способен вносить коррективы в её настроение.

– Ты можешь подойти к стеклу, – подсказала Афина.

Преодолевая отвращение, Онки сделала два шага вперёд. Студентку медицинского факультета зрелище, возможно, не травмировало бы… Но Онки никогда не любила биологию: находила отталкивающей ту беззастенчивую откровенность, с которой эта наука могла говорить о жизни и о смерти.

Все стены аквариума за исключением внешней поросли ярко-алой тонкой извивающейся травой. Длина "травинок" варьировалась где-то от пяти до пятнадцати сантиметров. Росли они плотно – как на газоне. Каждая травинка, словно маленькая конечность большого тела, непрерывно двигалась, изгибалась, качалась – точно нащупывала что-то в мутноватой жидкости, которой наполнен был аквариум.

"Они живые!" – догадалась Онки.

– Искусственный эндометрий развивающийся вне матки, знакомься, – тихо прозвучал за Онкиным плечом по-матерински гордый голос Афины.

Онки не слышала. Она наконец рассмотрела и пыталась осмыслить основное содержимое аквариума.

В нескольких местах поверх кровавого мха, жизнедеятельность которого напоминала кишение червей, обнаружилось нечто вроде громадных улиток. Одни «улитки» были не больше среднего кулака, другие достигали размера человеческой головы.