А она, все еще плача, целовала меня и, всхлипывая, укусила за нижнюю губу – я почувствовал, как сладкий, металлический привкус моей собственной крови смешивается с яркой пряностью ее слюны и языка. Я сдерживался, готовясь отступить, как только она выкажет нежелание. Но она не выказала, и я медленно накрыл крышкой все, что меня сдерживало: разум, мысль о том, что случится или не случится потом. Как я лежу на нижней кровати и обнимаю Карла – у него есть только я, и только я его еще не предал. Но картина исчезла, ускользнула прочь, и остались только руки, рвущие края моей рубашки, ногти, прижимающие мое тело к ее телу, язык, словно анаконда обвившийся вокруг моего, ее слезы, текущие по моим щекам. Даже в туфлях на каблуке, она оказалась совсем невысокой – мне пришлось согнуть колени, чтобы задрать ей облегающую юбку.
– Нет! – простонала она и вывернулась, а моей первой реакцией было облегчение. Потому что она нас спасла.
Пошатываясь и все еще слегка дрожа, я сделал шаг назад, заправляя края рубашки под ремень.
Дышали мы прерывисто, а из коридора доносились шаги и голос – кто-то говорил по телефону. И пока шаги и голос отдалялись, мы стояли, настороженно друг друга рассматривая. Не как мужчина и женщина, а как боксеры, два изготовившихся к схватке бешеных козла. Разумеется, схватка еще не окончена, она только началась.
– Да закрой же эту чертову дверь! – прошипела Шеннон.
45
– Я людей поколачиваю, – сказал я, передавая пакетик снюса Шеннон, и сунул другой пакетик себе под нижнюю губу.
– Вот как? – переспросила она, приподнимая голову, чтобы я положил руку обратно на подушку.
– Ага, не постоянно, но дрался я немало.
– Как думаешь, это в генах заложено?
Я изучал потолок номера 333. Мы с Унни обычно проводили время в другом, однако этот был точно таким же, да и запах тот же – наверное, моющее средство со слабой отдушкой.
– Мой отец по большей части лупил мешок с песком, – сказал я. – Да, драться – это во мне от него.
– Мы повторяем ошибки предков, – сказала она.
– И свои собственные, – добавил я.
Сморщившись, она вытащила изо рта пакетик снюса и положила на прикроватный столик.
– Дело привычки, – сказал я, имея в виду снюс.
Шеннон придвинулась поближе ко мне. Ее маленькое тело на ощупь оказалось еще мягче, чем я себе представлял, а кожа – еще нежнее. Грудь – два аккуратных возвышения посреди заснеженной равнины кожи, а торчащие соски напоминают пылающие пирамиды из камней. От нее пахло какой-то сладкой, яркой пряностью, а кожа играла разными оттенками, темнея под мышками и у половых органов. А еще от нее несло жаром, как от печи.
– У тебя никогда не возникает ощущения, что ты ходишь кругами? – спросила Шеннон.
Я кивнул.
– А если идешь по собственным следам, – продолжила она, – разве это не признак того, что ты заблудился?
– Наверное.
Но я подумал, что именно сейчас такого ощущения нет. Секс скорее напоминал случку, а не занятие любовью, борьбу, а не нежность, гнев и страх, а не радость и удовольствие. В какой-то момент она вырвалась, ударила меня ладонью по лицу и приказала остановиться. И я остановился. А потом она ударила меня еще раз и спросила, какого черта я остановился. Тут я рассмеялся, и она бросилась лицом в подушку и заплакала, а я гладил ее по волосам, по спине, вогнутой пояснице, целовал в затылок. Перестав плакать, она тяжело задышала. А я провел рукой между ее ягодицами и укусил ее. Крикнув что-то на баджане, она оттолкнула меня к краю кровати, легла на живот – торчавшие ягодицы напоминали гусеницу. Я так возбудился, что мне стало плевать на то, что эти же самые крики, издаваемые ею в тот момент, когда я ее взял, я слышал из спальни, когда она была с Карлом. Черт знает, может, об этом я и думал, когда кончил: отвлекся, а потому поздновато вышел из нее, но все же вовремя, чтобы остатки спермы оказались у нее на спине, словно перламутровое ожерелье, бело-серое и сияющее в свете горящего на парковке фонаря. Я принес полотенце и вытер их, попытавшись стереть и два темных пятна, а уже потом понял, что эти потемнения не сошли. И подумал еще: как и эти темные пятна, то, что мы сделали, не пройдет.
А потом будет еще. Знал, что будет по-другому. Занятия любовью, а не борьба, слияние душ, а не только тел. Знаю, что несу фигню, но других слов у меня нет. Две гребаные, нашедшие друг друга души – вот кем мы были. Я вернулся домой. Она – мой след, и я его нашел. Все, чего я хотел, – остаться здесь и ходить кругами, потеряться, пока я с ней.
– Мы пожалеем? – спросила она.
– Не знаю, – ответил я, сознавая, что со мной такого не случится. Только я не хотел ее пугать – а вот она точно испугается, если поймет: я так сильно ее люблю, что мне плевать на все остальное.
– У нас только эта ночь, – сказала она.
Чтобы ее продлить, мы задернули светонепроницаемые шторы и выжали максимум из отведенных нам часов.
Очнулся я от крика Шеннон.
– Я проспала!