– Со мной и с тобой, Рой, происходит то же самое. Большие и маленькие круги. Я работаю в том же полицейском участке, что и мой отец, – это большой круг. И подобно тому как он все время возвращался к своему единственному нераскрытому делу, я сейчас возвращаюсь к моему – это круг маленький. Его нераскрытое дело – это гибель твоих родителей. А мое – это исчезновение собственного отца. Есть в них некое сходство, не находишь? Двое отчаявшихся или убитых депрессией мужчин лишают себя жизни.
Я пожал плечами и сделал вид, будто мне все равно. Мать же вашу, так, значит, он все это замутил из-за исчезновения ленсмана Сигмунда Ольсена?
– Но в случае с моим отцом не существует ни тела, ни места, – добавил Курт, – только озеро.
– Великая тайна. – Я медленно закивал.
Курт испытующе взглянул на меня, а затем тоже принялся кивать в такт мне, и на секунду мы стали похожи на два слаженных нефтяных насоса.
– Учитывая, что ты был предпоследним, кто видел моего отца в живых, а твой брат – последним, у меня накопилось несколько вопросов.
– Вопросы у нас у всех накопились, – я отхлебнул еще кофе, – но я уже на них отвечал и в подробностях пересказывал, как мы с твоим отцом в тот день рыбачили. Думаю, где-нибудь тут, – я кивнул на стопки бумаги у стены, – это все можно в отпечатанном виде найти. К тому же ты меня сюда привез, чтобы я кровь сдал, верно?
– Разумеется, – согласился Курт Ольсен. Скрутив сигарету, он положил ее в кисет с табаком. – Но этот разговор – не официальный допрос, никаких записей я не веду, и говорим мы без свидетелей.
«Прямо как тогда, на рыбалке», – подумал я.
– Меня особенно интересует, что происходило после того, как отец высадил тебя в восемнадцать часов возле автомастерской.
Я перевел дыхание:
– Конкретно? Я поменял на «тойоте-королла» рулевую рейку и подшипники. По-моему, «королла» была восемьдесят девятого года выпуска.
Взгляд у Курта сделался жестким, – похоже, над перемирием нависла угроза. Я выбрал стратегию отступления.
– Твой отец поехал к нам на ферму, где беседовал с Карлом. Когда он уехал, Карл позвонил мне, потому что электричество вырубилось, а почему – Карл не понимал. Проводка там древняя, и заземление кое-где барахлит. Карл не сказать чтоб особенно рукастый, поэтому я поехал домой чинить электричество. Заняло это несколько часов, так что в мастерскую я вернулся поздно.
– Да, в протоколе записано, что ты вернулся в одиннадцать вечера.
– Может, и так. Это давно было.
– И один свидетель утверждает, будто видел машину отца в деревне в девять вечера. Но тогда уже стемнело, поэтому свидетель не уверен.
– Ясно.
– Вопрос в том, что мой отец делал между половиной седьмого, когда он, по словам Карла, уехал от вас, и девятью.
– Да уж, задачка, – посочувствовал я.
Он уставился на меня:
– Есть соображения?
Я изобразил удивление:
– У меня? Нет.
Снаружи остановилась машина. Видать, врач. Курт посмотрел на часы. Готов поспорить, что он попросил врача приехать не сразу.
– А как с машиной тогда все прошло? – непринужденно спросил Курт.
– С машиной?
– С «тойотой-королла».
– Хорошо прошло.
– Вон оно как. Я уточнил, у кого из местных была старая «тойота». Модель восемьдесят девятого года была у Виллумсена, и он отдал ее в ремонт, чтобы потом перепродать. Думаю, ему хватило бы, чтоб она на ходу была.
– Похоже, так оно все и было, – сказал я.
– Вот только вы ее не починили.
– Чего-о? – вырвалось у меня.
– Я вчера говорил с Виллумсеном. Он помнит, что Бернард обещал ему починить машину, чтоб та, по крайней мере, ездила. Он это хорошо запомнил, потому что на следующий день покупатель к нему за сто километров на тест-драйв приехал. Но вы машину не починили, хоть и обещали.
– Разве? – Я прищурился, будто вглядываясь в сумрак прошлого. – Видно, я проковырялся с заземлением и не успел.
– Но чинил ту машину ты долго.
– Правда?
– Я позавчера разговаривал с Гретой Смитт. Знаешь, просто поразительно, какие мелочи люди запоминают, если эти мелочи связаны с определенным событием. Например, с исчезновением ленсмана. Она помнит, что проснулась в пять утра, посмотрела в окно и увидела в окнах мастерской свет, а возле входа – твою машину.
– Если пообещал клиенту что-нибудь, обещание надо держать, – сказал я, – и даже если не получилось, девиз неплохой.
Курт Ольсен так скривился, словно я рассказал ему особенно похабный анекдот.
– Ну да ладно, – весело сказал я, – кстати, в Хукен-то скалолазов будете спускать?
– Посмотрим.
– Нерелл не рекомендует?
– Посмотрим, – повторил Ольсен.
Хлопнула дверь. Это явился врач Стэнли Спинд, уроженец Библейского пояса, учившийся тут в ординатуре, а потом получивший работу. Ему было лет тридцать. Доброжелательный и открытый, одевался и причесывался он с продуманной небрежностью – вроде как надел на себя первое, что под руку попалось, а оно совершенно случайно чудесным образом все в одном стиле, и нет, не расчесывался, волосы сами так легли. Тело у него было странноватое – накачанное и в то же время рыхлое, точно мышцы он себе докупил. Говорили, что он гей и что в Конгсберге у него женатый любовник с детьми.