Фридрих, которому в свое время опостылел Боэмунд IV, исключил Антиохию и Триполи из мирного договора с аль-Камилем. Однако Боэмунд хранил мир с соседями-мусульманам, не считая эпизодических нападений на ассасинов, которых он недолюбливал как союзников госпитальеров. К большому его неодобрению, военные ордена действовали вовсе не так неосмотрительно. Госпитальеры спровоцировали аль-Камиля на совершение набега на Крак во время его нападения на Дамаск в 1228 году. В 1229-м они предприняли ответный рейд на Барин, а в 1230 году объединились с тамплиерами Тортосы для удара по Хаме, где им устроили засаду и разбили наголову. На следующий год ордена внезапно налетели на Джабалу и овладели ею, но удержались в ней считаные недели. Наконец, весной 1231 года было заключено перемирие, продлившееся два года.
Вскоре после прихода к власти Боэмунд V послал своего брата Генриха с войсками из Акры и с Кипра на помощь военным орденам, которые снова атаковали Барин, но мусульмане откупились обещанием Хамы уплачивать дань госпитальерам. Возобновленное перемирие продолжалось до 1237 года, когда тамплиеры Баграса напали на совершенно не готовые к этому туркменские племена, поселившиеся на востоке от Антиохийского озера. В отместку крупные силы мусульман выступили из Халеба, чтобы осадить Баграс. Его спасло только прибытие самого Боэмунда, который договорился о возобновлении перемирия. Прецептор тамплиеров в Антиохии Гийом Монферратский возмутился такому унижению и вопреки прямо высказанному желанию Боэмунда решил нарушить перемирие почти сразу же после заключение. В июне того же года он уговорил своих рыцарей и сеньора Джебейля, а также еще нескольких светских баронов атаковать крепость Дарбезак к северу от Баграса. Гарнизон был застигнут врасплох, но уверенно сопротивлялся, а в Халеб помчались гонцы, и тамошний правитель немедленно отправил на выручку мощную армию. Несколько пленных христиан в Дарбезаке, прознав об идущих на помощь силах, сумели передать это Гийому и попытались убедить его отступить. Он высокомерно пренебрег предостережением, но дело кончилось тем, что мусульманские всадники налетели на него, разметали его небольшое войско, самого его убили, а большинство соратников взяли в плен. Услышав об этом несчастье, тамплиеры и госпитальеры в тревоге написали на Запад, призывая его на помощь, но мусульмане не стали развивать одержанную победу. После того как им пообещали крупные денежные выкупы за пленников, они согласились возобновить перемирие. Ордена были пристыжены и десять лет хранили мир с одобрения папы, которому и пришлось выложить большую часть денег в уплату выкупов.
Недостаток воинственности, так удачно выказанный мусульманами, в первую очередь объяснялся личными качествами великого султана аль-Камиля. Аль-Камиль был человеком миролюбивым и порядочным. Он был готов воевать и интриговать, не разбираясь в средствах, ради сплочения айюбидских земель под своей рукой, ибо семейные ссоры и распри никому не шли на пользу. Он был готов отражать атаки сельджуков и хорезмских тюрок. Но пока христиане не причиняли ему проблем, он оставлял их в покое. Все мусульманские правители прекрасно понимали, какие коммерческие выгоды дает им близкое соседство с франкскими морскими портами. Они не хотели рисковать и разрушать активную торговлю между Востоком и Западом из-за огульной враждебности. Аль-Камиль особенно стремился обеспечить материальное благосостояние своим подданным. Более того, он, подобно его другу Фридриху II, был человеком широкого умственного кругозора, любознательным, но отличался от Гогенштауфена большей и искренней терпимостью и доброжелательностью. Хотя ему не хватало героического блеска его дяди Саладина и великолепной дипломатичности отца аль-Адиля, ему, как никому другому, была свойственна обычная человеческая теплота. Да и султан из него получился умелый. Современники-мусульмане, возможно, и сокрушались из-за его приязни к «светловолосым», но уважали его за справедливость и порядок правления.