Куча была здоровенная. Мы надели маски, я похлопала Люция по плечу, выдохнула и возложила руки на слежавшийся мусор. Закрыла глаза и вошла в переплетение окружавших меня струн. Да, вот уже готовые молекулы, а вот Информационные Начала. Разворот струны, смещение, переплетение. Готово. И снова: разворот струны, смещение, переплетение. Будто я тку гобелен на станке, только вместо нитей – молекулы… Через некоторое время я почувствовала, что все мое тело раздирает невыносимая боль. Оно и понятно – энергию я брала из ближайшей «подчинившейся» мне галактики, эта энергия была колоссальна: представьте, что из огромной бочки через крохотную воронку льют масло во флакон духов. Я была той самой воронкой, и боль, корежившая меня, говорила, что пора отдохнуть.
Я взмахнула руками и упала. Точнее, упала бы, если б не плечо Люция. Он сильный мальчишка, молодец.
Собака немедленно облизала мне лицо. От этого я открыла глаза и посмотрела на дело рук своих.
Вся мусорная куча сверкала чистейшим золотом. Ничего себе. Я рассчитывала в первый раз фунт-другой создать…
– Люций, выходим.
Мы вышли. Возле дежурившего рядом с входом солдата стоял командор охраны.
– На сегодня я закончила. Мне нужно отдохнуть. Возьмите кирку и лично проверьте, получилось ли у меня то, зачем я здесь.
Командор кивнул. Люций дотащил меня до моей палатки, там я рухнула на руки Маттео, а дальше – провал.
Я упала лицом в мокрую траву. К щеке прилип подорожник, пахло аптечной ромашкой. Я восприняла это как данность и потихоньку встала. Я была апогеем боли, но это меня не волновало, словно боль – это тоже лист подорожника, прилипший к щеке.
Я огляделась. Было сумрачно, но я поняла, что нахожусь в саду среди странных низкорослых деревьев, словно подстриженных под гребенку. Подойдя ближе и вглядевшись, я выяснила, что это каменные постаменты с изваянными человеческими бюстами.
– Да, так проходит слава мира, – проговорил ближайший ко мне бюст. – А ведь когда-то меня причисляли к богам.
Я вгляделась в надпись – это был очень древний поэт. И я пошла от монумента к монументу, всматриваясь в лица и надписи, ожидая найти своего почившего мужа.
Он не был монументом. Просто сидел на мокрой траве, закутавшись в плащ, и глаза на его гордом лице были пусты и жалки.
– Герцог Альбино, – прошептала я.
Он поднял на меня глаза.
– Как хорошо, – прошептал он. – Как хорошо, что ты догадалась прийти.
– Что я должна сделать для вас?
– Развей меня по ветру, как глиняную пыль. Я не заслуживаю монумента. Я лгал всю жизнь. Только ты была правдой. Ты нашла меня, чтоб спасти. Для забвения и покоя. Прикоснись ко мне легкой рукою. Отпусти, отпусти, отпусти.
Я так и сделала. И некоторое время смотрела, как великий поэт становится прахом, и прах этот улетает в бурое небо.
– Прощайте! – прошептала я.
– Я тебе дам «прощайте»! – рыкнул какой-то очень знакомый голос. – Ишь, химик-практик, дрын еловый! Я тебе покажу…
– Оливия, уймитесь, вы сами еще слабы.
Оливия?
Я открыла глаза. Надо мной склонялась моя милая подруга, и лицо у нее было таким суровым, что просто жуть. А еще… Еще на груди у меня сидел мессер Софус и смачивал носовой платок в каком-то душистом растворе.
– Оливия, ты проснулась, какое счастье!
– Не то слово. Это счастье тебе сейчас прилетит и в нос, и в ухо! Ой, ну не реви, а то я тоже.
И мы обе победно разревелись. Победно – потому что снова живы и снова вместе!
– Так, объятия оставим на потом, – строго объявил мессер Софус. – Пока примочка.
И мне на лоб лег компресс.
– Оливия, брысь в свою кровать. Тебе тоже компресс, а то глаза какие-то бешеные.
– Они у меня по жизни такие.
– Значит, будем исправлять. У девушки из общества должны быть глаза-небеса, а не два пистолетных дула!
– Мессер Софус, я вам так рада! Если вы позволите вас обнять…
– Люция, не стоит.
– Почему?
Софус спрыгнул с моей груди и медленно отвернул одеяло.
Я подняла руки к лицу и пискнула, как придавленный мышонок.
Моих рук ниже локтей просто не было. Две малосимпатичные культи – вот что теперь было моими руками.
Все молчали.
– Ну, – сказала я. – Попробую восстановить. Сейчас я слаба, но… Сколько времени я проспала?
– Три с половиной года.
– Сколько?! Правда, что ли? Ой, кошмар.
– Да, но именно в тот момент, когда заснула ты, проснулась Оливия. Так что у мессера Гренуаля работы даже в некотором смысле прибавилось. А Оливия решала все вопросы с королем.
– Какие вопросы?
– Знаешь, сколько чистого золота,