Короли океана

– Вы… – начал было молодой человек и тут же по жесту Дрейфа поправился: – Ты доставляешь мне самую большую радость, хотел я сказать. И даришь величайшее счастье, какое мне еще никто никогда не дарил. Это ж несказанная милость с твоей стороны – сделать мне такое предложение!

– Значит, согласен?

– Само собой! Скорее даже тысячу раз, чем один!

– Вот и договорились. Обнимемся же, брат!

– О, с большим удовольствием!

И они упали в объятия друг друга.

– А как насчет славного Питриана-Крокодила? – спросил, рассмеявшись, Олоне. – Он же мой старинный друг.

– Ну так что! Пусть им и остается. Зато мы с тобой – братья.

– За меня не тревожься, Олоне, – сказал в ответ старый его товарищ, опять разрыдавшийся в три ручья, будто в оправдание своего нового прозвища. – Мы с моим братом только что заключили союз. Ведь я должен был выбрать его, правда? Да и какая разница, мы же с тобой навсегда останемся настоящими, добрыми друзьями.

– Да, – заунывным голосом вторил ему Питриан-старший, – дело это решенное, Дрейф, быть малышу моим братом.

– Ты не ошибся в выборе, брат. Я видел его в деле: он настоящий мужчина, можешь быть спокоен.

– Твои слова, Дрейф, мне что бальзам на душу. Чем больше с ним общаюсь, тем яснее вижу: малыш меняется прямо на глазах, а я-то боялся, что из него вышла мокрая курица.

Закончив свою шутливую тираду, Береговой брат не то фыркнул, не то хохотнул, да так громко, что мог бы вогнать в дрожь любого храбреца.

– А теперь только между нами, Олоне, – продолжал Дрейф самым благодушным тоном.

– Слушаюсь!

– Мне нужно просветить тебя насчет твоих обязанностей, потому как ты, сдается мне, совершенно без понятия, что такое, по-нашему, быть Береговыми братьями.

– Думаю, это значит быть друзьями, по-братски любить друг друга. По мне, так все это запросто; признаться, я люблю тебя так, как будто знаю уж добрых двадцать лет.

– Благодарю, я тоже. Но пока ты мало соответствуешь тому, о чем говоришь. Скоро сам поймешь, это ж проще пареной репы.

– Говори же, брат, я весь внимание.

– Итак, слушай да мотай на ус. Братство – одна из важнейших форм существования флибустьерского сообщества. Учредили его первые Береговые братья, чтобы объединиться в крепкую братскую связку. Когда снаряжается экспедиция, флибустьерам надлежит первым делом попарно объединиться для взаимопомощи и взаимовыручки, коли будет нужда. Без этого наши хищнические инстинкты одержали бы над нами верх, жадность и эгоизм довели бы нас до того, что мы превратились бы в шайку разбойников без стыда и совести, которые только бы и думали, как бы обокрасть друг дружку, а потом прикончить, потому что не были бы способны на великие дела. А значит, надобно было изничтожить сие пагубное зло, ибо оно принесло бы погибель всему нашему братству; и благодаря братству оно было пресечено в корне.

– Что ж, очень интересно.

– Даже больше, чем ты думаешь. Вступить в братство означает быть одним человеком о двух лицах, единой душой, единой же мыслью; делить поровну и дружбу, и вражду с прочими – словом, объединить все и вся, не утаивать никаких тайн друг от друга, по-братски делить славу, богатство, беды и напасти, без зависти и упреков. Флибустьер под страхом позора не может бросить своего брата в беде; он обязан драться за него и выхаживать его, ежели тот будет ранен, нести его на своих плечах во время переходов; скорее умереть заодно с ним, коли того потребуют обстоятельства, чем оставить его на милость врагу, без всяких оговорок и колебаний. Что угодно сделать одному, то же должно быть угодно и другому, и другой должен седлать все возможное, чтобы дело его брата выгорело, хоть бы и в ущерб своим собственным планам. Одним словом, каждый из двоих обязан полностью отречься от любых личных интересов ради интересов другого. А что до раздоров, они запрещены законом и могут быть урегулированы лишь по окончании братства; покуда же срок его не истек, запрещается выказывать друг другу мало-мальский упрек даже на словах. Ведь ты хорошо меня понял?

– Да. Все, что ты сказал, отныне навсегда осталось у меня не в памяти, а в сердце.

– И принимаешь эти условия?

– Все, без сомнений.

– Теперь остается только определиться со сроком нашего братства. Сколько оно будет длиться? Право определить срок я оставляю за тобой.

– Ты позволяешь мне это от всего сердца?

– Конечно, и даже прошу тебя об этом.

– Хорошо! Коли так, – продолжал Олоне, протягивая ему руку, – я желаю, чтобы срок нашего братства истек лишь по смерти одного из нас. Ответ за тобой.

Дрейф пожал ему руку.

– Принято, брат, – с волнением молвил он в ответ. – Я в тебе не ошибся: ты славный малый.

И суровый буканьер отвернулся, чтобы смахнуть слезу, невольно скользнувшую у него по щеке.

Осушив свой бокал и снова раскурив трубку – для самоуспокоения, он продолжал:

– Свой гамак ты, понятно, повесишь здесь. Что касаемо денег, о них и говорить не стану, – рассмеявшись, бросил он. – Ведь ты и сам по себе просто золото. Лучше покажу тебе место, где я храню свои испанские пиастры да унции. Когда потратишь все, что у тебя есть за душой, можешь черпать оттуда полными пригоршнями.