Короли преступного мира

На этот раз Мазоня даже вспылил и обозвал Зыбулю скотом. Элита же ждала более весомого наказания. Но… К концу дня на Мазоню налетело тоскливое состояние. Он посадил Зыбулю в «тойоту» и уехал с ним в лес, к тому самому месту, где они когда-то гуляли с Альбертом. Видимо, Мазоня затосковал по мальчишке.

Они шли по глубокому снегу к реке, бледное солнце предзимья сопровождало их.

— Слыхал о заварушке в городе? — спросил Мазоня.

— Да ничего особого. Менты винтили наширявшихся волосатиков.

— Ох, эти волосатики, — огорчился почему-то Мазоня, и разговор их перешел на Альберта…

Они подошли к реке. Последние дни вьюжило, и пышные сугробы облепили берег. Река совсем еще не замерзла. Были проталины. Они, как заплаты, легли на белую снежную скатерть.

Заснеженная зимняя река задумчиво уходила за поворот синеющего леса.

Морозило, и снег под ногами поскрипывал. Мазоне это нравилось, и он, взяв Зыбулю за рукав, заметил:

— Скрипучая зима, что пасхальный день.

Зыбуля ухмыльнулся.

Пошел мелкий снег. Иглистые пушинки лепились к одежде. В сонной дреме стоял сосняк, и на ближайших холмах на безветрии застыли красивые березки.

— А может, зря отпустили в Москву Алика? — вдруг резко бросил Мазоня. — Был бы рядом. И мне лучше…

— Зря, — хитро заметил Зыбуля. — «Осеменял» бы девок, у него это хорошо получается.

Мазоня погрозил Зыбуле пальцем; а тот, сломав корявую ветку, весело заорал:

— Аль-берт! Алик! Где ты?!

Вернувшись, выпив по стопке, завалились спать; Мазоня на тахте, а Зыбуля, притащив матрас, рядом на полу, как верная собака.

Наказание Зыбуле не последовало. Мишка Кошель сделал вид, что ничего, собственно, не случилось, да и Душман примолк.

49

Январь — как полет стрижа. Альберт стоял в институтском коридоре и держал в руках зачетку, в которую поставлена последняя отметка.

Сзади на него набросился парень и закрыл глаза.

— Пашка, не дури, — мягко сказал Альберт.

Павел сдал экзамен на день раньше и чувствовал себя на каникулах.

— Поехали со мной в Сочи. На нашу дачу. Ну, пойми, ах какие там будут чувихи!

— Не могу, Пашка!

— А ты через немогу. Ну, дай телеграмму — что тебе стоит!

Альберт обнял Павла. Тот потянулся и поцеловал Альберта. Они повернулись и увидели на стенке выцарапанную надпись: «Все юристы — гомосексуалисты». Альберту стало противно.

— Сволочи, — сказал он. — Все стенки попортили.

— Я к таким надписям привык, — засмеялся Павел, — даже лифт расписали, собачатся!

Павел подбросил Альберта на вокзал в отцовском «мерседесе». Он балдел от внешнего шика, Альберт же, глядя на сияющего друга, язвительно усмехнулся:

— Не жизнь, а малина.

Мазоня на этот раз не водил Альберта в театр, зато с большим уважением слушал его рассказы о Москве. Неожиданно Мазоня вспомнил о школьном приятеле Альберта:

— Присылал он мне письмо, — сказал Альберт. — Здесь пасется, невезуха.

— Сходи к нему, проведай, — посоветовал Мазоня.

Альберт, конечно, послушался и пошел к Артуру. Дверь открыла мать. Белокурые волосы. Крупной вязки кофта. Шлепанцы. «Так вот в кого Артур — в мать».

— Вы к Артуру? Он еще не пришел с работы.

— Можно я подожду?

Они сидели в знакомой уютной кухне.

— Решили не рисковать. Знакомств, связей нет. Лучше получить профессию. Пока у отца, на компьютере. А вы на юридическом?

— Мучаюсь.

Пришел Артур. Сверкнул глазами, но не бросился навстречу, как раньше — сказал с прохладцей:

— Устал чертовски. Я в ванную, а ты подожди.

Альберт терпеливо сидел на диване. Длинный, худой Артур вылез из ванны; ворча на мать, вышел в полосатом свитере с горловиной, в узких домашних брюках.

— Мы теперь создаем свой кооператив, — несколько заносчиво сказал он. — Будем заниматься компьютерными программами.

«Даже года не прошло… — подумал Альберт, — а как посерел».

— Кооператив?

— Сначала кооператив. — Артур пожал плечом. — А затем фирму.

— Ну ты, конечно, со временем станешь ее боссом?

Артур нахмурился, немного подумал.

— Со временем — да. Иначе нет смысла.

«Как был Артур ребенком, там им и остался».

Альберт немного пообщался с приятелем: куда исчезла прежняя непринужденность… И заторопился домой. А в Артуре словно что-то проснулось.

— Знаешь, приходи. В воскресенье, а?

Зыбуля, хотя все давно и наладилось, иногда чувствовал себя перед Альбертом виноватым. Заметив, как киснет Альберт, он даже обрадовался:

— Хочешь, Анку-пулеметчицу приведу?

— К чему она?! Надоела.

— Чего-нибудь свеженького? Да господи, за чем дело!

Альберту было все равно, и он поехал с Зыбулей.

— Подожди, — вдруг, остановив машину, заявил Зыбуля. — Я ведь обещал куклу. — И заразительно засмеялся. Он действительно скоро вернулся с симпатичной куклой. — Ну как, пойдет?

Они затормозили в Царицыне. Отпарковали машину и поднялись на второй этаж хрущевки. Потоптавшись, Зыбуля позвонил. Там, за дверью, кто-то не очень охотно зашевелился, зашаркал ногами; вскоре за открытой дверью на пороге показалась не то заспанная, не то пьяненькая, но еще молодая женщина с лицом испитым, истертым, с горящими опухшими глазами.

— Это ты? — вскинув подбородок, молвила она. — Родненький, кормилец наш, да мы уж тебя забыли.