Короли рая

Бирмун почувствовал, как мир вернулся, и задался вопросом, где пропадал и как долго взламывал тот щит. Он двинулся следом и ощутил боль, затем опустил взгляд и увидел, что вождь порезал его мимоходом. Отчетливо виднелась кость бедра, а живот чуть ниже отцовской брони рассекала красная полоска. Он не знал, насколько глубоки раны, но было больно.

– Добей его! – крикнул Сима, и Бирмун задался вопросом, к кому тот обращался.

Лицо Сурэна побледнело, зубы были стиснуты в агонии. Страх вернулся в его глаза и смешался с чем-то вроде ужаса, который Бирмун видел у тех, кого убил во тьме. Он проснулся этим утром целым и счастливым, подумал он. Лежал в прекрасных шкурах и занимался любовью с моей матерью. Съел теплый завтрак и поцеловал своих дочерей уходя. А теперь он знает, что скоро умрет.

Казалось, шум толпы поубавился, хотя Бирмун знал, что люди кричат как исступленные. Он тяжело задышал и замер, глядя на разбитые остатки щита своего врага, надеясь, что вместе с ними разбилась и его ярость, и в глубине души знал: она только притупилась, насытилась, как похоть, но неизбежно вернется. «Умрет ли она вместе с человеком? – подумал Бирмун. – Можно ли ее в самом деле убить?»

Старики в толпе зрителей впервые казались чем-то значимым, в отличие от статуй. Одни положили руки на плечи товарищам, другие держали рукояти своих мечей, и Бирмун задумался, сколько из них служили еще его отцу. Впервые он увидел в них мужчин, вынужденных защищать свои семьи и свои интересы – раздираемых противоречивыми требованиями чести, а не просто трусов.

Он поднес отцовский меч ко лбу и закрыл глаза, затем двинулся вперед назло боли. Вождь был сломлен, но еще не добит. Бирмун напомнил себе, что раненое животное опасно, и приблизился вновь медленно и осторожно, ткнув острием клинка, чтобы увидеть, сколько сил осталось у мужчины. Ответом было «немного».

Рукой с мечом Сурэн парировал, хотя и морщился при каждом шаге и ударе; похоже, у него было смещено плечо и, может, сломана ключица. Бирмун знал, что все равно должен быть внимателен, но хотел, чтобы это скорее закончилось. Он крепко уперся ногой и широким взмахом ударил по телу противника, надеясь отбить его клинок и лишить оставшихся сил. Взамен вождь встретил удар.

Сурэн прочно встал и сильно замахнулся, и, когда мечи столкнулись со звуком, перекрывшим рев толпы, меч Бирмуна сломался по рукоять.

Большая часть клинка отлетела, кувыркаясь, в грязь. Бирмун последовал за замахом и врезался головой в Сурэна, сбив их обоих на землю и оказавшись сверху. Левой кистью он схватил здоровую руку мужчины, глядя в расширенные, полные паники глаза, которые все еще не смирились с концом. Вождь закричал дико и низко, как рычит волк с попавшей в капкан лапой, и Бирмун вогнал обломок отцовского меча в открытый рот.

Он стоял на коленях, пока звуки смерти не стихли. Тяжело дыша, он взглянул в синее небо, и на мгновение – идеальное мгновение, которое заставило его подавить рыдание, – он обрел в этой смерти покой.

– Ты притязаешь на его титул?

На дальней стороне поляны стоял Сима, и Бирмун заметил: теперь он, подобно брату, облачился в кольчугу и кожу. Его ладонь покоилась на серебряной рукояти пятифутового двуручного меча, в глазах притаилась жажда убийства.

Бирмун чуть не рассмеялся над его словами. Сейчас он желал только выбрать свою собственную жизнь и обрести покой вдали от воинов с их драгоценной честью и жриц с их обманами. Если б только это было возможно.

– Нет, – сказал он и почти улыбнулся, наблюдая, как убийца его братьев поднял голову и расслабился. – Но следующим я взыщу твой долг.

Мужчины вокруг него моргнули и поглядели на товарищей, будто решили, что ослышались.

Глаза Симы сузились.

– Ты ранен, твой меч сломан. Нет чести в том, чтобы убить тебя сейчас.

Скривившись, Бирмун встал и подобрал клинок мертвого вождя.

– Ты убил моих братьев, – сказал он, больше для зевак, чем для мужчины. – Ты убил испуганных маленьких мальчиков, сидя в седле. А теперь остановился ради чести?

Озвучивать эту истину было все равно что глотать яд, и покой, так быстро обретенный Бирмуном, разбился вдребезги. На этот раз, подумал он, выживу я или умру, возможно, ненависть исчезнет.

Но он не питал никаких заблуждений о том, что переживет еще один бой. Сима выглядел сильным и уверенным, как минимум под стать своему брату. Бирмуну было все равно. Ему нечего терять, а обрести осталось лишь покой, в успехе или провале.

Сима просто бросился в атаку. Он обнажил удлиненный меч и со вздувшейся от усилия шеей закричал, когда занес клинок за спину, – затем остановился, чтобы рубануть поперек со всем своим весом и силой.