Короли Жути

– Как ни странно, почти все поступки людей можно объяснить исключительно чувством самосохранения, – со вздохом произнес гуль. – А когда об этом волноваться не приходится, то возможно все, что угодно. Обретя бессмертие, я поначалу не знал удержу, делал то, что ни одному смертному не под силу: с головокружительной высоты прыгал в водопад, забредал в самую гущу кровопролитного сражения и все такое. Короче, я плевал на смерть, а ей оставалось лишь бессильно яриться и ждать, пока я не наберу слюны на очередной плевок. А где я только не побывал! – воскликнул он. – Странствовал по всему миру, совершенно не опасаясь умереть с голоду или стать добычей неведомых чудовищ. Между прочим, неведомых чудовищ на свете видимо-невидимо. Воздух мне без надобности, поэтому я спускался в океанские глубины, бродил по коралловым лабиринтам и по затопленным улицам древней Антики. Однажды я попал на неизвестный берег, в край, куда не доплывают корабли. Там жили синекожие дикари, которые никогда не слыхали ни о Державе, ни о Грандуале. Как заведено у дикарей, меня сначала принесли в жертву кровожадному дикарскому богу, а когда выяснилось, что все известные способы умерщвления бесполезны, объявили новым божеством.

– Наверняка это лучше, чем быть королем, – сказал Матрик.

– Да, – кивнул Кит. – А потом случился мор, и все перемерли – и мужчины, и женщины, и дети. Все племя. И что прикажете делать богу, если все те, кто ему поклонялся, превратились в прах?

– Ну и что же ты делал? – полюбопытствовал Муг.

– Бродил по окрестностям. Плавал. Вырезал из дерева фигурки – правда не очень получалось.

– А чем плохо бессмертие? – снова спросил Матрик.

Кит усмехнулся:

– Во-первых, цвет лица безнадежно испорчен. Когда-то я слыл красавцем, хотя теперь, конечно, не скажешь. – Он умолк и уставился в огонь, только веки чуть подрагивали. – А еще очень мучает одиночество, – наконец признался он. – Иногда я вспоминаю что-нибудь забавное или трогательное, а потом соображаю, что все это произошло несколько веков назад и все, кто об этом знал, давно умерли. И безусловно, очень тяжело без друзей, а тем более без подруг, ведь мой вид пугает людей. Дети орут и убегают в страхе, мужчины хватаются за мечи, факелы и колья, чтобы заколоть, сжечь или еще как уничтожить… Если честно, мне это ужасно надоело. Ну а женщины… они на меня не смотрят. За исключением горстки редких извращенок. А чем, по-вашему, бескровный гуль может привлечь женщину? Острым умом? Умением разбираться в винах? Увы, от моего, гм, допустим, главного достоинства толку не больше, чем от шоколадного чайника. – Он подмигнул Мугу. – Правда, не так давно один волшебник и его феноменальный фаллический филактерий помогли мне справиться с этой бедой.

– Спасибо на добром слове, – печально улыбнулся Муг.

– А ты напиши книгу, – предложил Матрик.

Кит презрительно фыркнул:

– Кому интересны горькие сетования старого ревенанта?

– О, вот и название готово, – сказал Ганелон и очередным ходом снял с доски одну из фигур Саббаты.

Дива злобно зашипела.

– Повторим? – спросил он.

– Повторим, – ответила она.

– А есть еще такие же, как ты? – осведомился Муг.

Кит покачал головой, теребя шарф, что скрывал рану на шее:

– Увы, таких, как я, больше нет. Однажды я познакомился с алхимиком. Он сотворил себе невесту-голема, из мяса и костей, но вместо мозгов у нее была дыня, оплетенная бронзовой проволокой, так что умных речей ожидать не стоило. – Ревенант вздохнул. – Судя по всему, на свете нет других дураков, которые полезли бы гладить феникса.

– А я вот рад, что мы тебя нашли, – заявил Матрик, хлопнув барда по костлявому плечу. – Кит Неубиенный… Тебя ведь так прозвали? Хорошо, что ты все это переживешь. То есть нас. В смысле, если мы того… Короче, если мы не уцелеем.

Улыбка на лице гуля зияла, будто щель в приоткрытой крышке гроба.

– Я тоже рад, что вы меня нашли. Для меня великая честь поведать о вас миру. Ваша история необычайно интересна, и я очень надеюсь, что у нее будет счастливый конец.

– Это вряд ли, – пробормотал Матрик.

– Будет, – уверенно заявил Гэб.

– Может быть, – сказал Клэй.

Его разбудила какая-то возня, бряцанье железа о камень, сдавленное сопение и слабые стоны. Клэй схватился за оружие и лишь потом сообразил, что происходит.

Судя по всему, Саббата с Ганелоном больше не играли в четверицу.

Поначалу нелепой казалась сама мысль о какой-либо близости между этими двумя. За всю дорогу они обменялись лишь парой слов, у них не было ничего общего, кроме склонности к насилию, и они дважды пытались друг друга убить. Помнится, при первом знакомстве в Контове дива прижала Ганелона к полу тяжелым сапогом и заявила, что будет последней любовью его жизни.

Клэй, поразмыслив над всем этим, решил, что, в общем-то, все сходится. Вдобавок и она, и Ганелон молоды (ну, Ганелон сравнительно молод), а наутро их всех ждет страшное испытание. Когда-то и Клэю было хорошо знакомо это чувство: перед битвой или перед очередным походом в Жуть он всегда ощущал некое… не отчаяние, а беспомощное, безнадежное чувство полной раскрепощенности. Свободу.