Короля играет свита

Подражая противнику и тщась вспомнить отцовские уроки, он взял вторую из принесенных Огюстом шпаг — и брезгливо передернулся, увидав, что конец клинка запачкан в чем-то темном.

Итак, это было опытное орудие человекоубийства! Чья-то кровь засохла на клинке… брр, какой кошмар!

— Ну что ж, начнем, господа? — скучным голосом спросил Огюст, не глядя на противников.

— Чего, в самом деле, время тянуть? Защита чести не терпит отлагательств!

— И то, — охотно согласился желтоглазый.

— Только, может быть, сначала познакомимся, сударь?

— С кем, так сказать, имею честь и все такое?

Алексей только и смог, что растерянно моргнул. Как то есть — познакомимся? Разве желтоглазый не знает, с кем имеет дело? Неужто Бесиков не сообщил своему посланному имени разыскиваемого преступника?

— Ну, чего уставились? — по-своему истолковал его ошеломленное молчание противник.

— Рекомендуюсь — капитан Яков Скарятин. — Он со значением вглядывался в лицо Алексея, словно ожидал от него какой-то реакции. Не дождавшись, нетерпеливо передернул плечами:

— Да ваше-то имя каково, милостивый государь?

Алексей тупо молчал, пока еще не в силах заново оценить происходящее.

— Да пес ли мне в вашем имени? — не выдержал в конце концов Скарятин.

— В самом деле — чего зря время терять?

— Сразимся, et apres nous le deluge [24], как сказал какой-то французишка.

— В позицию! И, отсалютовав, он стал ан-гард.

Огюст делал нетерпеливые знаки Алексею, и тот безотчетно принял начальную позицию.

Огюст развел противников. Но вот те снова начали сходиться, сперва медленно, еще присматриваясь — нет, словно бы принюхиваясь друг к другу, как если бы острия их шпаг были длинными, чуткими звериными носами.

“Ан-гард, секунда, торс, полукруг, выпад, кварта”, — четким, бесстрастным голосом принялся отсчитывать кто-то в голове Алексея, и тот с изумлением узнал голос отца. Ну да, это все названия приемов фехтования, однако еще отнюдь не бой.

Между тем Скарятин с полушага сделал дегаже и прямой удар, не проколов насквозь Алексея с первой же попытки только потому, что тот успел крутануть кистью полукруг и отвести острие шпаги противника. Успел только чудом: не мастерством, не знанием — жаждой жизни!

— Отбито! — выкрикнул Огюст, бросив на Алексея одобрительный взор.

— Повезло! — запальчиво выдохнул Скарятин.

— А впрочем, j'en suis charmee [25], сударь!

Алексей стоял, с трудом переводя дух, хотя бой, по сути, еще и не начался.

Острие шпаги Скарятина едва не вонзилось ему прямиком в сердце, даже слегка, самую чуточку, почти невесомо царапнуло левый сосок, но не эта воображаемая, хотя и столь близкая смерть заставила его обмереть!

Дыхание отняло внезапно промелькнувшее воспоминание.

Вот она медленно, томительно глядя в глаза Алексею, касается его плеча, словно смахивая незаметную соринку, ведет кончиками пальцев по рубашке, а потом неожиданно защемляет ноготками сосок и начинает поцарапывать, щекотать его, и горло у Алексея пересыхает, голова наполняется невнятным гулом, ноги подкашиваются.

И он ничего не видит теперь, кроме ее приоткрывшихся в слабом вздохе, вдруг пересохших губ…

Это сводящее с ума воспоминание едва не убило Алексея насмерть.

Скарятин внезапно сделал такую стремительную фланконаду с боковым нападением, что Алексей суетливо отшатнулся, запутался в ногах — и неловко завалился на спину, выставляя над собою шпагу, на которую… о господи Иисусе! — на которую вдруг натолкнулся не удержавшийся в резком выпаде противник.

Какой-то миг Алексей держал тяжесть его тела на выгнувшемся от напряжения клинке, потом рука его начала опускаться, но в этот миг Скарятин сделал нечеловеческое усилие и выпрямился — выдернул из себя острие, а точнее сказать, сдернул себя с него.

Полусидя на коленях, Алексей таращился в его удивленное, какое-то остановившееся лицо с приоткрытым влажным ртом.

Скарятин осторожно, мелко дышал, словно ему было слишком больно вбирать воздух пробитой грудью. Он шагнул назад, опустил шпагу, пытаясь опереться на нее, но клинок согнулся, и Скарятин грянулся наземь, не успев отвернуть лицо и ударившись о булыжную мостовую.

Алексей, не в силах подняться, все так же полусидел на коленях и смотрел на него, редко, медленно моргая.

Вообще все вокруг сделалось вдруг каким-то медлительным: и подергивания тела, простертого на земле, и движения Огюста, который наклонился над Скарятиным, перевернул его на спину, удовлетворенно кивнул —и зачем-то начал разматывать его белый шарф, суетливо выдергивая концы его из-под рубахи.

“Может, Огюст его этим шарфом перевязать хочет? — с усилием подумал Алексей. — Может быть, он еще жив?”

Но остановившийся взгляд желтых, навеки недоумевающих глаз свидетельствовал обратное…

Из-за пазухи Скарятина выпал какой-то бумажный клочок, не замеченный молодым французом, понесся по ветру прямиком на Алексея, и тот с вялым испугом отстранился, глядя, как спешат по пустырю Жан-Поль и заботливо поддерживаемая им мадам Шевалье.

“Они-то откуда взялись?” — удивился Алексей, вдруг ощутив, что дышит так же мелко, осторожно, как дышал умирающий Скарятин.