Коромысло Дьявола (СИ)

"Видимо, напрасно расслабился, пассажир, из рака ноги. Хоть бы недолго крутило в этой ретрибутивности. Эхма, воздаяша…"

Возможно, как позднее решил Филипп, благодаря арматорскому джипу и теургической инкунабуле Продиптиха, неспроста покоившейся в перчаточном ящичке, кошмарное видение в основном ограничилось видом от третьего лица.

В какой-то мере оно походило на эйдетический видеоряд, как будто при ментальном контакте.

"Как если б кто-то тебе его показывает, рассказывает…"

— 2 —

Чем-то похожий на самого Филиппа Ирнеева неопределенных лет доминиканский монах, откинув капюшон, твердо стоял посреди рыночной площади небольшого средневекового селения. Облачен он был в черно-белую сутану, вооружен увесистым деревянным распятием на груди, кипарисовыми четками и большим широким кинжалом в черных, опять же деревянных ножнах на веревочном поясе.

Чуть поодаль от главного, очевидно, пока еще бездействующего лица, громоздились массивные стены романской базилики. Домики под ярко-красными черепичными крышами вокруг казались игрушечными жилищами гномов, притулившимися к серой громадине собора.

Полуденное солнце немилосердно припекало сухощавого доминиканца аккурат в выбритую тонзуру. Но он недвижимо немигающим взором уставился прямо перед собой, углубившись в собственные раздумья, никого не видя и не слыша.

Тем временем за его спиной служители инквизиции суетливо воздвигали и укрепляли на высокой поленнице-помосте тяжелый Т-образный крест.

Неподалеку от монаха застряла распряженная телега, не понять, с пивными или винными бочками. Рядом с ней переминались с ноги на ногу оцепившие место аутодафе ландскнехты, упакованные в гнутые железные кирасы и шлемы-морионы.

За частоколом копей и алебард толпились, топтались, кучковались шумные нетерпеливые зеваки.

Доминиканец сурово оглядел разношерстную толпу крестьян, торговцев, солдат; сумрачно посмотрел на двух собратьев-монахов, нервно теребивших пергаментные свитки за столом на ступенях собора; возвел глаза к безоблачному небу и стал про себя молиться, перебирая четки.

Всё и вся немедля застыли в почтительном молчании. Как по команде прекратили галдеть подростки, обсевшие заборы и ветви деревьев. Притихли маленькие дети на руках у матерей. Даже множество мух, перемещавшихся между навозными кучами и провизией, выставленной на продажу, перестали жужжать.

Многие вздрогнули, когда на булыжной дороге неожиданно загремели обитые железом ободья, и раздалось лязганье лошадиных подков. Группа всадников, сопровождавших повозку, укрытую красной парусиной с белыми шестиконечными звездами, на всем скаку ворвалась на сельскую площадь. Дико завопившая толпа простолюдинов мигом раздалась в стороны. Двух замешкавших ротозеев походя затоптали рыцари в красных плащах с черными лотарингскими крестами.

Ландскнехты оказались расторопнее и успели освободить путь неумолимым крестоносцам. Повозка и рыцари, не спускавшие с нее глаз, остановились у самых ступеней базилики. Никто из них не спешился, не опускал обнаженного оружия, все молчали.

Сухопарый доминиканец еще минуту продолжал беззвучно молиться, потом повернулся к рыцарям и обменялся пристальным молчаливым взглядом со всадником в алых доспехах. И тот, ни слова не говоря, не спешиваясь, отрывисто сдернул парусину с повозки.

Толпа жутко охнула, взвыла…

Под красным покровом скрывалась низкая клетка, сделанная из толстых медных прутьев, а в ней — скорченная фигура в остроконечном шлеме с опущенным решетчатым забралом и в полной броне. С ног до головы вороненые доспехи узника были скованы, чуть ли не сплошь обмотаны тонкими до блеска отполированными стальными цепями.

Алый рыцарь коротко глянул на монаха и получил его безмолвный приказ. Затем отворил дверцу клетки, выволок наружу стальной кокон и со звоном, с лязгом и грохотом обрушил его наземь.

В панике толпа подалась назад и нечленораздельно, глухо зароптала, потому что узник легко поднялся на ноги, а звенящие цепи посыпались на каменные ступени. В то время как солдатня из оцепления, испуганная не меньше обывателей, вразнобой заорала:

— Колдун!!! Чародей!!! Чернокнижник!!! Бей тамплиера!…

Рыцарей, изготовившихся рубить и глушить бронированного колдуна, доминиканец заставил расступиться повелевающим жестом. Он не спеша приблизился к фигуре в масляно блестевших черных доспехах и впервые высказался вслух, тихо отдав приказ:

— Вытяни вперед руки, еретик.

— Теургические цепи утратили силу, инквизитор. Я свободен, — лязгающим голосом отозвался из-под забрала еретик-тамплиер и презрительно скрестил на латной груди железные перчатки.

В то же мгновенье монах сорвал с пояса кипарисовые четки и одним молниеносным движением опутал руки еретика.

— Ты заблуждаешься, тамплиер. Не в твоей власти освободить себя от бремени неведомого тебе добра и непознанного зла, — вымолвил инквизитор и медленно воздел над головой резное распятие яблоневого дерева.

— Зри и внемли истинной мудрости, нечестивое творение, — со старофранцузского языка доминиканец перешел на древнегреческий.