Корона Дейлмарка

Пока чечевичная каша в горшке булькала, пузырилась и густела, Маевен попыталась отключиться от раздумий о Митте и решить, что же нужно будет сделать в Гардейле. Произнести речь? Да, она сказала Навису, что ее армия соберется сама, но ведь этот разговор состоялся на побережье. Теперь же они зашли далеко вглубь страны, где народу мало что известно о Норет. А главное – она понятия не имела, чего ей ожидать. Ей довелось съездить в свое время в Гардейл с тетей Лисс на экскурсию. Но ее мучило предчувствие, что никакой пользы от этой экскурсии ей сейчас ждать не стоит, и если она попытается вспомнить те впечатления, то они только собьют ее с толку.

Все расселись у костра, ожидая ужина. Венд вежливо спросил у Морила разрешения и снова заиграл на квиддере. Среди скал зазвучали ритмичные мелодии давно минувших дней. И отчего-то у всех исправилось настроение. Путники с большим аппетитом съели густую чечевицу и продымленные шашлыки Митта. Когда же с едой было покончено, Хестеван, ко всеобщему удовольствию, принялся рассказывать предания глубокой старины. В большинстве своем эти истории дошли и до того времени, в котором жила Маевен, но ей всего лишь довелось читать их в книгах. Это было совсем не то, что сидеть у костра и слушать, как Хестеван очень серьезно вещает с таким видом, будто все события древности происходили на самом деле. От этого истории внезапно ожили, сделавшись совершенно реальными. Маевен почти каждый раз вспоминала, чем должна закончиться очередная легенда, и все равно удивлялась, будто слышала все это впервые.

Вот что значит быть хорошим менестрелем, а ведь Хестеван, несомненно, был очень хорош!

– Благодарю вас, – произнес Навис, когда тот умолк. – Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь исполнял все это лучше вас.

Хестеван, не вставая, поклонился:

– И я благодарю вас. Никогда еще мне не приходилось так хорошо рассказывать за столь скудное вознаграждение.

Навис рассмеялся и бросил Хестевану серебряную монетку. Менестрель взял ее и слегка подмигнул в ответ. Все это выглядело так, будто спутники наконец-то начали проникаться симпатией друг к другу. Маевен уловила чуть заметную улыбку на лице Венда, когда тот аккуратно укладывал квиддеру в водонепроницаемый футляр, и задумалась.

Утро оказалось куда более туманным, чем весь вчерашний день, – вероятно, путники спустились в тучи. Зеленая дорога плавно вела их вниз по склонам, возвращаясь в долины. Вскоре стали появляться развилки, отмеченные путеводными камнями, и Маевен порадовалась тому, что впереди, указывая верный путь, легкими шагами идет Венд.

В этот день, впервые после выхода из Крединдейла, им на дороге стали встречаться путники. И, как указал Навис, это не случайно. Прежде они либо отставали от тех, кто отправился куда-нибудь праздновать Вершину лета, либо опережали их. Теперь же они включились в поток возвращавшихся домой после праздника или, наоборт, бредущих в Гардейл по делам.

Навстречу попадались как всадники, так и пешие – по одному или группами. Порой они натыкались на целые семьи с ручными тележками. Хестеван весело приветствовал каждого встречного. Когда же они нагнали первого путника, двигавшегося в том же направлении, – это был погонщик гусей, – старик звонким голосом провозгласил:

– Я Хестеван-менестрель! Приходите на мое представление в Гардейле.

Маевен напряглась. Конечно, Хестеван должен был заявлять о себе, но ведь и ей следовало делать то же самое. Может, стоит громко объявить: «К вам прибыла Норет, дочь Единого!»? А потом предложить этому, нет, этой – подъехав поближе, она сумела разглядеть сквозь туман, что гусей гнала немолодая женщина, – присоединиться к ней в Кернсбурге. Однако от одной лишь мысли об этом она содрогнулась. Ей ужасно не хотелось делать что-либо подобное. К тому же девушка опасалась, что та может сообщить о ней графу Гардейла. С другой стороны, возможно, Норет все же должна поступить именно так. На этот раз она была бы рада услышать глубокий голос у себя в голове, если бы, конечно, он дал ей совет. Но на это можно не рассчитывать: слишком уж много здесь народу.

Тем временем из тумана возникало все больше и больше белых фигурок, превращавшихся при приближении в гусей. И едва Маевен, которой удалось преодолеть свои колебания, открыла рот, чтобы объявить о себе наподобие Хестевана, как конь Митта решил показать всему миру, что он считает гусей низшей формой жизни. Графиня двинулся на них, недвусмысленно ускоряя шаг и совершенно не обращая внимания на седока, который изо всех сил натягивал поводья и осыпал скотину жуткой бранью.