Корона и плаха

Еще не накопив достаточно сил, англичане стали вести себя крайне спесиво: потребовали, чтобы корабли других стран (в первую очередь голландские) при встрече с английскими отдавали им салют. Считая это унижением для себя (не побирушки, в конце концов), голландцы категорически отказались. Накал страстей был таким, что кто-то убил в Гааге английского посланника.

Сначала война была чисто экономической. Английский парламент принял так называемый «Акт о навигации», согласно которому иностранные корабли могли ввозить в Англию только те товары, что произведены в их стране, а все остальные имеют право возить только английские суда. Удар по голландской морской торговле был сокрушительный. Вдобавок Кромвель отдал приказ, чтобы английские корабли силой принуждали отдавать салют тех, кто делать это не торопился.

Началась «горячая» война, длившаяся около двух лет и проходившая исключительно на море. В детали вдаваться не стоит, скажу лишь, что после трех крупных морских сражений победа осталась за Англией. Голландцы вынуждены были, стиснув зубы, первыми салютовать английским кораблям.

Но кроме этой, чисто моральной победы Англия получила и весьма значительные материальные выгоды…

Именно при Кромвеле и началась колониальная экспансия. Еще при Иакове, в 1627 г., англичане захватили у испанцев Ямайку, которую потерявшим былую мощь испанцам так и не удалось отвоевать назад. Однако это был единичный успех, который англичане развивать не стали, ограничились тем, что устроили на Ямайке плантации сахарного тростника, куда в массовом порядке завозили черных рабов.

Кромвель как раз и возвел колониальные захваты в систему. Англичане захватили испанский Барбадос и несколько островов Вест-Индии поменьше, тогда еще необитаемых. Военно-морские силы Испании вновь оказались бессильны, испанцы решили отыграться на суше. Война проходила во Фландрии, причем на помощь англичанам пришли французы – в который раз политические интересы оказались выше религиозных разногласий. Побежденные испанцы так и не смогли себе вернуть острова Карибского моря, да вдобавок Кромвель добился, чтобы Англии передали прибрежную крепость Дюнкерк – тот самый Дюнкерк, что потом станет прямо-таки символом национального позора англичан во Вторую мировую. Впервые за долгие, долгие годы у Англии вновь появились владения во Франции – правда, ненадолго.

После захвата Ямайки Кромвель обратил самое пристальное внимание на американские дела. Колонии, до которых во время гражданской войны и сопутствующих смут, войн с Испанией и Голландией у Лондона просто-напросто не доходили руки, жили не просто вольно, а крайне вольно, на четверть века оставшись без малейшего контроля со стороны метрополии. Кто что хотел, то и делал. Одни, как квакеры и священник Уильямс, основывали новые колонии и вводили там собственные законы (как уже говорилось, крайне веротерпимые). Другие старались исключительно ради своих собственных интересов – правда, и вреда от них не было ни малейшего.

Еще в первые годы правления Карла Первого, в 1628 г., лихой делец Томас Мортон основал на ничейных землях, где-то между Бостоном и Плимутом, этакое суверенное государство – Республику Веселой Горы. Держава, правда, была крохотная, состояла из одного-единственного поселка, но никому на свете не подчинялась. Мортон, по натуре авантюрист и любитель пожить весело, не собирался гнуть спину на огороде или ловить рыбу. Он стал скупать у индейцев пушнину и продавать им оружие и выпивку. Главным образом выпивку – поселок не зря именовался Веселой Горой. Чего-чего, а веселья хватало. Мортон соорудил несколько самогонных аппаратов – дело в принципе нехитрое – и принялся гнать виски, то ли из кукурузы, то ли из яблок, то ли из всего вместе. Оборудовал, наверное, первый в американской истории салун, куда индейцы валом валили. Для удовлетворения культурных потребностей никаких молельных домов заводить не стал – установил Майское дерево, вокруг которого уже не в праздник, а что ни день «республиканцы» Нортона отплясывали с краснокожими красотками с пониженной социальной ответственностью (крепко подозреваю, выпивкой и плясками дело не ограничивалось). Индейцы претензий не предъявляли – среди веселых скво замужних не было, а значит, не нашлось и ревнивых мужей. К тому же сами индейцы «огненную воду» гнать не умели, так что мортоновский салун для них оказался крайне полезным, и между белыми и краснокожими царила форменная идиллия.

На которую крайне неодобрительно взирали обитавшие неподалеку пуритане – их злило и Майское дерево, и забавы с индейскими красотками, и полное отсутствие молельного дома. Поначалу они посылали Мортону письменные увещевания, требуя покончить с разгульной жизнью, покаяться и стать полезным членом пуританского общества. В ответных письмах Мортон их по матушке не посылал, но категорически отказывался подчиниться: не без резона напоминал, что Республика Веселой Горы обитает на бесхозных землях, а если хозяева и имеются в лице индейцев, то они нот протеста не шлют и ничего против республики не имеют.