Корона клинков

Даже самому себе он не смог бы ответить, что он рассчитывает найти здесь. Его вела интуиция, а своей интуиции Осокорь привык доверять. И было ещё кое-что: во-первых, сандалии в сенях на два пальца больше, чем носил травник. Следовательно, мальчик есть. А во-вторых, весь этот домик с камышовой крышей почему-то казался ненастоящим, напоминающим ящик, в который факир на ярмарке запихивает девку для прилюдного распиливания. Вот и ходил Осокорь взад-вперёд, передвигая разные вещи, только что в горшки на плите нос не сунул. В тронутом случайно кувшинчике звякнули деньги. Легат высыпал содержимое кувшинчика на стол. Оттуда выкатились медные монетки, блеснули серебряными боками несколько сестерциев, а следом, солидно брякнув, вывалился мешочек из тонкой кожи.

— Никогда не думал, что траволечение — такое выгодное ремесло, — криво усмехнулся Осокорь, когда развязал тесёмки кошелька. — Не слабый заработок для деревенского лекаря.

Кучка золотых кругляшей, лежащая на столе, заведомо была больше медной.

— Надо же, — Лергий повертел в руках монетку, — один к одному императорские динарии.

— Именно. Не слишком ли роскошно для стариковской заначки пра черный день? Один, два золотых — ещё куда ни шло, а тут, — легат быстро пересчитал деньги, — целых девяносто шесть монет. Вот ты держал когда-нибудь в руках такую уймищу золота?

— Нет, не доводилось.

— Вот и я тоже не держал, хотя моё жалование составляет без малого сотню в год. Не верится что-то, господин Антоний, что вам удалось накопить сию сумму, откладывая с гонораров за лечение. Ой, как не верится. — Осокорь с сожалением посмотрел на мёртвого хозяина дома. — Идиотом все-таки был ваш десятник, укокошил попусту старикана. Вот извольте теперь по его милости думать да гадать, куда подевался мальчик, и откуда в деревенской лачуге взялось золото в количестве годового жалования легата.

Находка денег будто подстегнула Осокоря. Он с удвоенной энергией принялся рыскать по дому, простукивал стены, отодвигал и опустошал сундуки, вторично сунулся в чуланчик. Там он споткнулся в полутьме о деревянные грабли, чертыхнулся и, чтобы удержаться на ногах, ухватился за верёвку с метёлками сухих трав. И тут произошло нечто неожиданное. Под весом легата верёвка натянулась, и в углу открылась потайная дверь. Собственно, дверью оказался целый кусок стены вместе с полками, припасами и висящей одеждой.

— Э, да здесь настоящий механизм, — произнёс Осокорь, повторив действие и убедившись, что результат не случаен. — Вы дом-то обыскивали?

— Обыскивали, конечно. Десятник лично в сундуках смотрел.

— В сундуках! — передразнил Осокорь, — целых полдома прошляпили. За дверью не то, что мальчишку, целую манипулу спрятать можно. Ну, горе-сыскарь, пошли, глянем, что скрывает от посторонних маленькая тайная дверь в стене.

А скрывала она просторное помещение с окнами, выходящими на озеро. Ох, хитёр был Антоний-травник, хитёр и неподобающе умён для простого сельского целителя. Он таким образом построил свой дом, что добрая его половина никогда не попадала в поле зрения чужих. Задней своей стеной дом примыкал к обрыву, а обильно разросшиеся кусты шиповника и боярышника не давали даже приблизиться к скрытой половине дома. Эти же кусты да любовно обихоженные деревья небольшого сада надёжно прятали тайную часть жилища от глаз всякого, кто приближался к владениям травника по дороге. Противоположный берег озера был слишком далёким, чтобы кто-то мог правильно оценить размеры строения, выкрашенные извёсткой стены которого буквально ослепляли своей белизной на солнце. Да и кому вообще придёт в голову сумасбродная блажь сравнивать размеры чьего-то дома снаружи и изнутри.

Осокорь не без удивления шагнул за порог тайной комнаты. Ставни-жалюзи дарили приятную тень, нисколько не препятствуя при этом влажному прохладному ветерку. Комнатка между тем оказалась прелюбопытной. Возле торцевой стены располагался добротный письменный стол, на котором в рабочем беспорядке лежали пергаменты, раскрытые книги, свитки. Над всем этим возвышались свечи в бронзовых подсвечниках и великолепный прибор для письма с чернильницей в виде драконьей головы. Но куда сильнее Осокоря поразила карта, спокойно висевшая над столом в простенке между окнами. Карты были редкостью и дорого ценились. А такая вот, мастерски выполненная разноцветной тушью на отбеленном пергаменте и вовсе могла стоить, соизмеримо с домом на Патрицианском холме. Даже у Второго консула карта была поскромнее.

А тут вся Лирийскя империя как на ладони: катит аккуратные завитки волн Собственное море, тщательно прорисована береговая линия, крошечные пики гор, голубые ленточки рек. Возле кружков, обозначающих города, вьются флажки с названиями, начертанными затейливой вязью.

— Ого, — проговорил Лергий, — красота какая!