Корона когтей

Я встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его, прижимаюсь губами к его губам, как будто могу каким-то образом поглотить часть его, унести ее с собой, пока мы вновь не окажемся рядом. Но время идет вперед.

– Вы должны идти. Мы с Ароном скоро встретимся и пойдем в большой зал, вам нельзя здесь быть.

Он кивает, поднося руку к моему лицу.

– Я отправлю сообщение через Летию, – он проводит пальцами по своим волосам, бросая на меня немного печальный взгляд, как будто понимает, что его попытка привести себя в порядок не увенчалась успехом. Он поправляет тунику и уходит. Я подбираю шпильки с пола, подхожу к большому зеркалу, висящему в дальнем углу комнаты, и изучаю свое лицо. Мои волосы спутались в клубок. Я быстро снимаю серебряную ленту, провожу расческой по верху – они должны лежать на плечах – и закрепляю ленту, как только могу, не переставая надеяться, что румянец исчезнет с моей кожи до прихода Арона. Через несколько минут я беру одну из своих книг по астрономии и начинаю читать главу о кометах, стараясь замедлить пульс и успокоить беспорядок в мыслях. Особенно стараюсь не думать о Люсьене.

Не успеваю я дочитать до второй страницы, как раздается стук в дверь.

– Король готов, Ваше Величество, – слуга ждет у двери, готовый закрыть ее за мной.

– Спасибо, – я откладываю книгу, встаю и разглаживаю юбки. В приемной ждет Арон, изучая одну из картин, украшающих стены. Он предлагает мне руку, но ничего не говорит, пока мы спускаемся в большой зал.

Молчание Арона продолжается весь ужин. Он хмуро смотрит в свою тарелку, тычет ножом в еду и почти не произносит ни слова, если только не требуется еще вина. У меня пропадает аппетит. Я думаю о том, что Арон видел, как Люсьен выходил из моих покоев, что он уже догадался, что у меня на уме. А может, он просто не простил меня за то, что я назвала его бесхребетным. Однако по мере того, как продвигается ужин, я уже не уверена, что плохое настроение Арона связано со мной. Я замечаю, что он смотрит на стол, за которым обычно сидят Верон и Валентин, хотя в этот вечер их нет.

Но Арон не хочет объяснять мне свое настроение, и на этот раз я не спрашиваю. Я встаю из-за стола так быстро, как только могу, и убегаю в длинную галерку, где пытаюсь избавиться от желания, которое гудело в моем теле с тех пор, как Люсьен поцеловал меня. Это не помогает. Когда я во время разговора с лордом Корваксом ловлю себя на мысли, как долго мне придется ждать, чтобы снова быть с Люсьеном, я прошу у всех прощения и направляюсь спать.

Мысли о Люсьене все еще преследуют меня. Хотя я лежу в безмолвной темноте своей комнаты с закрытыми глазами, я не могу заснуть. Мой разум отказывается умолкать.

Я вздыхаю, сбрасываю одеяло и снова встаю.

Сегодня ночью луны нет, и небо над моей частной посадочной площадкой полно звезд и изломано с одного края зубчатой черной массой гор. Воздух достаточно холодный, чтобы заставить меня дрожать, но я освобождаюсь от своей ночной рубашки и вхожу в холодную воду, у меня перехватывает дыхание, когда вода поднимается к моим ногам. Затем все остальные ощущения захлестывает знакомый порыв трансформации: волосы становятся перьями; кости светлеют, одни укорачиваются, другие удлиняются; неизбежно приходит боль, когда покрытая шрамами кожа моей спины растягивается и вновь формируется. Став лебедем, я мгновение скольжу по озеру, прежде чем взмыть вверх.

Небо вокруг Цитадели спокойно. Я делаю длинную медленную петлю, пересекаю фьорд, избегая города, затем поворачиваю и лечу вдоль подножия гор обратно вглубь страны. Над лесом я глубоко дышу, наслаждаясь смешанным запахом сосновой смолы и распускающимися по ночам цветами зимней розы. И в полете я обретаю покой. Каждый взмах крыльев, кажется, уносит меня все дальше от моих человеческих проблем. Теперь я понимаю эти истории: истории о дворянах, которые настолько увлекаются простыми удовольствиями преображенного состояния, что, в конце концов, полностью отказываются от своей человечности.

Я почти слышу, как море зовет меня, когда я начинаю спускаться.

Я успела немного отвлечься. Вернувшись в свою человеческую форму, усталая душой и телом, я выхожу из озера, надеваю ночную рубашку и иду внутрь, не потрудившись вытереться. После сравнительной яркости звездной ночи в вестибюле, что соединяет мою комнату с посадочной площадкой, темно. Я иду на ощупь, когда звук дыхания заставляет меня замереть.

– Адерин.

– О, Арон, – я прижимаю руку к своей колотящейся груди, пытаясь прогнать образы Зигфрида и Таллис – или какого-нибудь другого безликого убийцы – выходящих из тени. – Ты меня напугал.

– Мне жаль.

Внезапно вспыхнувший свет заставляет меня зажмуриться; Арон зажег пламя масляной лампы, стоящей на моем прикроватном столике. Он босиком, в одной расстегнутой рубашке и темных брюках.

– Что ты здесь делаешь?

– Я не мог уснуть.