Корона лета (СИ)

Десантный кар вел черноволосый шустрый Ворон, он так и сыпал анекдотами про космических бродяг, рассказывал, как служил на какой-то станции, превращённой в биржу для сорвиголов, ловко обходя момент изгнания с Домерге. Мы с Игером валялись в салоне на колючих одеялах, пили тоники, швыряя пустые банки прямо на пол, и я хохотал над каждой шуткой. Доходила до взбудораженного сознания примерно треть, но какая, к бесам, разница? Мой отец здесь, лежит, задрав ноги в грубых ботинках к потолку, жмурится, втягивает породистым носом солёный дух казармы, и мы проведем вместе всё лето. Впервые – не в опостылевшем интернатском загоне, с редкими занудными экскурсиями и вечным клеймом отщепенца. «Ты же не видал Европы, младший? – Игер нажал на нижние веки пальцами, снимая маскировочные линзы, на меня воззрилась сонная синева. – Покажу тебе старые города белых, древние космопорты, откуда удирали эти олухи… зачем было драпать, разнесли бы к Фрею щедрому китайцев…» Он замолчал, и металлическая синь вдруг блеснула не усталой истомой – отчаяньем. Трудно читать выражение глаз, так похожих на те, что пялятся на тебя из зеркала, но ведь на земле эдаких не бывает, негде приноровиться.

Европа, мать её архаичную! Засорившийся исток высшей цивилизации, последний плацдарм перед натиском чёрно-жёлтых, перед воинственной религией, чьё название я запамятовал. Её последователи призывали убивать белых там, где встретишь, китайский конгломерат идею подхватил, и всё кончилось – и началось заново: на Эпигоне, Мелиаде и на нашей Домерге. Я опять заржал, силясь удержать пузырящееся счастье и странную, тянущую боль внизу живота, что появилась, едва кар оторвался от почвы. Переел кислых яблок, украденных из приютской теплицы, пройдет. Вот уж заболеть я себе не дам, отец везёт меня на отдых в Европу! «Игер, а я… родился здесь или на Домерге?» Чёрт меня дёрнул встрять, и Игер свёл широкие брови, бросил хрипловато: «Ты вообще не рождался, бестолочь кудлатая, мужчина не может…» Он зевнул, повернулся на бок, буркнул что-то про линком и пять часов полета, в животе свело совсем крепко, я ойкнул про себя и поспешил оставить отца в покое.

«Вороной» пилот домчал нас в город, прежде носящий имя Норгия или Норвения, теперь это был один из центров Свободного Содружества, и я мигом уяснил, что свобода не равна порядку и безопасности. Под каром иссиня-чёрное море перекатывало белопенные буруны, серые, зеркально-гладкие скалы ограняли берег, и стелились до горизонта меловые пески. Транспорт приземлился, и мы вывалились в котёл, что здешний народ полагал воздухом. Меня будто сунули в электропечь, только отключить духовку было нельзя, она окружала со всех сторон, текла ручьём по лопаткам, хлюпала в обуви и поджаривала язык. Игер невозмутимо скинул куртку, скрутил её на поясе и посоветовал мне снять половину тряпок. Стало прохладней, а вскоре сработала терморегуляция, и я подстроился под европейскую жару – так же, как под африканский мороз.

Низкие, одноуровневые домики, редкая зелень, пахнет терпко и сладко – «Цитрусовое вино, – сказал Игер, – они в нём купаются», – и за квартал ни единой шоколадки! Нет, цветные здесь водились, куда без них, но… почему, ну вот какого хрена отцы не сдали меня в местный интернат? Норгия, или как там, кишит белыми! Дрянная мыслишка портила радость, я поспешил загнать её поглубже и припустил за Игером. Высокий, сильный, в мешковатых военных штанах и обтягивающей мускулы майке, он раздвигал толпу бело-молочных, бело-восковых, бело-карамельных и просто белых, вклинивался в нее, и люди уступали дорогу. Игер согнул прокалённый солнцем локоть, я благодарно повис на нём, впитывая отцовское тепло и бесшабашную ухмылку.

У поворота на не слишком оживленную трассу, где грохотали колёсные транспорты, давно ликвидированные в Сарассане, стояла необхватная бочка. Вокруг неё натекли бордовые лужи, люди топтались по липкому, протягивали ёмкости, кидали в щёлку пластиковые кругляши, бочка расщедривалась маслянистой струей… и правда – вино… чтоб спиртным так торговали там, откуда я приехал?.. Грязно, воняет, и разгорячённая толпа здорово смахивает на обитателей геопарка. Я пихнул Игера, недоумение жгло мне нёбо, и тут ближайший к бочке парень – вязь татуировок на чистой коже европейца – заорал, толкнул соседа, тот выхватил из-под одежды короткую дубинку и… врезал татуированному поперёк морды. Кровь смешалась с вином, Игер пожал плечами, дёрнул ошарашенно застывшего сынка, и бочка пропала за углом. Не завыли охранные датчики, не рявкнули стражи, и никто из прохожих не обернулся.