Корона лета (СИ)

В тот выходной ментор затеяла с нами хорошую игру, вроде соревнования. Я носился, распихивая сверстников, кувыркался в песке, хохотал, когда удавалось кого-то свалить. Победа… отвлекала. Забивала тянущий комок в животе. На берегу сработал сигнал посадки, но я не кинулся к ограждению, не до того – вот закопаю этого, с плоской мордахой, носа совсем нет, а у меня торчит вперёд, хрясь его по пупырышкам, заменяющим ноздри, хрясь!..

Я ударил жёлтого мальчишку, тот зашёлся рёвом, и все вдруг замолкли. Мне всыпят, оставят завтра без прогулки – и чхать. Но воспитатель и не шелохнулась, вообще не обратила внимания на драку, она пялилась на посадочную площадку, на только что приземлившийся мощный кар. Она – и все остальные тоже. Я обернулся, и время посыпалось. Обвалилось с треском, точно ухнувшая в стремительную воду льдина. У барьера стоял человек, и он светился весь, как светятся облака сразу после восхода. Звёздные пряди волос трепал речной ветер, подхватывал полы золотой рубахи, блестели пряжки на высоких, выше колен, сапогах. Воздух перед ним зашипел, клянусь, наши многоопытные менторы не въехали отчего – это раскрылся барьер, без разрешения и сигналов. Человек отключил преграду за долю секунды, обманул электронику, так же поступал и я, просто мне нужно было долго торчать возле датчика, уговаривать его подчиниться.

И я поверил, мгновенно, безусловно, как бывает лишь в детстве. Помчался к берегу, расталкивая на бегу детей, а сияющий, будто рассветное зарево, человек шёл мне навстречу. Мы почти столкнулись, но он не обнял меня, даже движения не сделал. Худое горбоносое лицо было белым и… чужим. Изучающий взгляд, пасмурные отстранённые блики на выступающих скулах. Я споткнулся об эту чуждость, треснулся об неё и увяз в песке – в полуметре от того, что посчитал «моим». Соврать бы, будто я сразу понял, почувствовал, но ни черта. Не иметь родителей, простаивать часами около барьера, который никогда не откроется для тебя, – страшно. Но ещё страшнее, если он вдруг распахивается – и ты ловишь ладонями пустоту.

К нам уже бежали – и менторы, и какие-то люди с площадки, а я всё стоял, по-рыбьи разевая рот. Над головой гудело, вибрировали двигатели каров, плоские тени планировали вниз, одна, самая настырная, коснулась щеки. И заорала с металлическим присвистом:

– Господин Леттера! Подтвердите: партия «умеренных» лишила вас полномочий? Вы принимаете обвинения в связи с врагом? Плод этой связи перед нами, не так ли? Радек Айторе, шесть лет! Господин Леттера, что будет с вашей политической карьерой? Вы поддерживаете отношения с Игером Спаной сейчас? Прокомментируйте скандал, пожалуйста!

Я шарахнулся прочь, закрылся рукавом – не помогло. Оглушающие вопросы сыпались очередью; плоские, точно лепёшки на празднике урожая, железяки сновали вокруг меня, щёлкали вспышками, стрекотали, визжали… на прибрежной полосе не осталось свободного места, ярко раскрашенные кары информационных служб стеснились, как на публичном выступлении президента Афро-Азиатского Союза. Операторы разыгрывали целые симфонии голограмм, белые европейские пальцы мелькали над графиками, будто лапки чудовищных мух.

– Сид Леттера, вы подтверждаете, что этот мальчик – ваш сын?!

Отец номер один – я увидел Сида первым, и потому порядок исчисления закрепился навсегда – рубанул затянутой в перчатку рукой перед ближайшим датчиком, тот поперхнулся воем и шлёпнулся на песок. Сид повернулся к прочим «лепёшкам», к гудящему электронному натиску. Он не прикрывал меня, не защищал – просто убирал помеху.

– Проваливайте отсюда, – в спокойном голосе затаённой бурей поднималась ярость, – землян это не касается. Сын или не сын, мои полномочия и политическая карьера – решать уроженцам Домерге, и только им. Сматывайтесь, иначе через пять минут здесь будут власти, и я подам иск.

«Лепёшки» продолжали орать, а до меня наконец добралась менторша. Встряхнула за плечи, притиснула к себе. Её поколачивало – ещё бы, столько белых!

– Вы… вы отец Радека, да? Придётся пройти генетический тест, удостоверяющий родство.

Сид расправил сбившийся золотой ворот, равнодушно сощурился:

– Зачем?

– Но вы же хотите видеть сына? – менторша задохнулась растерянно, а у меня, уродца в приютской курточке, съёжившегося между взрослыми, что-то больно лопнуло внутри.

– Нет, не хочу. С чего вы взяли? – Сид сказал это, повернулся уходить – к берегу, карам, от меня. У той менторши шрам остался на долгие годы, я запустил зубы ей в запястье, вырвался было, но курчавая гадина навалилась на меня, закричала. Мы боролись; в вышине, в белёсом летнем небе, надрывался мужской бас: «Всем покинуть территорию интерната! Немедленно покинуть…»; падал взбаламученный песок, заметая место, где только что стоял Сид Леттера. Отец отказался от меня.