Таким образом, возник контраст между поведением прессы, которая накаляла обстановку в столице, и поведением королевской семьи, которая отмалчивалась в Балморале. И «благодарить» за такое положение дел Елизавета II должна была только свою сестру. Королева уже была далека от того открытого и несколько наивного оптимизма, который сопровождал ужин на четверых весной 1953 года. Теперь она устала от суеты. Ей не нравилось, что эти семейные осложнения придется выносить на переговоры с новым премьер-министром, и в конце концов она пришла к выводу, что Маргарет и Таунсенд уже слишком долго испытывают ее добрую волю и терпение. «Она сама была настолько преисполнена сознания долга, – говорил один из ее друзей, – что не могла понять, почему другие люди – и в особенности ее собственная семья – не могут просто поступить так, как должно».
К осени 1955 года у Елизаветы II уже не осталось сомнений в том, что нужно делать. Она считала, что для Маргарет очевидным и правильным было бы решение отказаться от брака с Таунсендом. Но королева не решалась навязывать это своей сестре. Наступил октябрь. Приближался час икс, когда Маргарет должна была приехать в Лондон, чтобы встретиться там с полковником Таунсендом, но обе сестры по-прежнему избегали говорить об этом. После пикника в последний день пребывания принцессы в Шотландии Елизавета вывела своих собак на прогулку, и эта прогулка продолжалась так долго, что, когда они в конце концов вернулись в замок, королева успела лишь просто попрощаться с сестрой. Королева-мать заняла столь же уклончивую позицию.
Что это было? Страусиная политика (если выбирать из крылатых выражений о животных, которые вообще нередко используют, говоря о королевских особах). Королева-мать была твердо убеждена, что Маргарет не должна выходить замуж за Таунсенда. Во-первых, это бередило старые раны. Во-вторых, она злилась на младшую дочь за то, что она в самом начале правления Лилибет спровоцировала огласку такой вульгарной истории. Наконец, она, как и другие члены королевской семьи, терпеть не могла выяснять отношения лицом к лицу. Как позже вспоминала принцесса, которая фактически оказалась взаперти с матерью в Кларенс-хаусе, в течение нескольких недель все их встречи за обеденным столом были отмечены долгим ледяным молчанием…
Королева-мать, которой тогда было 55 лет, поделилась чувствами со своим старым другом Боббети Сесилом, пятым маркизом Солсбери. Тот всегда был не робкого десятка, что показывали хотя бы его попытки вытеснить из политики больного Уинстона Черчилля. Приезжая каждый год в замок Балморал, Сесил не стеснялся ломать копья в полемике с молодым принцем Филиппом. Кроме того, Боббети был набожным человеком, а также занимал высокий пост и обладал значительным влиянием в правительстве Энтони Идена. Неудивительно, что в середине октября 1955 года он решительно вмешался в деятельность Кабинета министров.
Солсбери сообщил коллегам, что если принцесса Маргарет будет настаивать на том, чтобы выйти замуж за разведенного полковника, то он уйдет из правительства, но не уступит тем, кто подрывает учение Церкви.
Не желая отказывать паре в праве на личное счастье, он был готов согласиться на их брак, но, по его мнению, он должен был стать предметом специального Акта об отречении. Последний должен был исключить принцессу и ее наследников из Цивильного листа, который определял величину расходов и пособий членов королевской фамилии, а также права наследования. Наверное, было бы слишком считать, что Боббети просто выполнял грязную работу, порученную ему королевой-матерью. Он и сам очень серьезно относился к распаду старых моральных норм. Так, через несколько лет он снова грозил уйти в отставку – на этот раз в знак протеста против переговоров Великобритании с лидером киприотов архиепископом Макариосом, который, как считалось, пользовался поддержкой террористов (Боббети не добился своего и вышел из Кабинета министров). Однако, выступая с заявлениями в 1955 году, принципиальный маркиз знал, что в королевской семье есть одна очень высокопоставленная фигура, которая с сожалением вздохнет и напомнит дочерям, что невозможно перечеркнуть волю избранного правительства.