Корона, огонь и медные крылья

Сперва мой августейший супруг заявил, что роды примет колдун Керим. Всё равно-де мы нарушаем все устои, а Кериму он доверил бы и свою жизнь, и мою, и жизнь нашего драгоценного ребёнка. Я всё это прекрасно понимала, но подпустить к себе мужчину, даже колдуна, даже Керима, в момент моей слабости не хотела ни за что. Тхарайя попытался настаивать, я заплакала, он сдался.

Я и не подумала рассказать ему, что при дворе принца Трёх Островов мне пришлось бы рожать в окружении полного штата лекарей и придворных. Мерзавка. Но теперь, когда я уже кое-что знала о положении дамы и о мужчинах, этот обряд казался мне чудовищным издевательством.

Я и так чувствовала себя странно. Мне всегда нравились сладости, а с некоторых пор от запаха мёда делалось тошно, зато безумно хотелось мяса, едва тронутого огнём. Я терзала полусырые ломтики, из которых капал мясной сок, чувствовала себя каким-то хищным зверьком – и мне было чуточку стыдно и смешно одновременно. Когда Тхарайя это видел, его лицо становилось мечтательным, будто он прозревал что-то… Я чувствовала, как дитя у меня внутри усилило связь между нами – но всё равно считала себя вправе капризничать и не соглашаться, когда речь шла о Кериме. Раадрашь была со мной совершенно согласна.

С неделю Тхарайя размышлял, а Шуарле меня уговаривал. Потом принц принял решение.

Он поговорил с Керимом. Керим сказал, что у него в степи есть тётка, Белая Собака, потому что у них в роду по человеческой линии все – Солнечные Собаки, так вот эта тётка с женскими делами справится не хуже, чем сам Керим, а может, даже и лучше, «потому что женские дела – это всё-таки дела не мужские». Тётка Керима поразила моё воображение, и, когда Тхарайя послал за нею, я ждала с нетерпением.

Тётка Керима прибыла так скоро, как только позволяли горные дороги. В отличие от самого Керима она была совсем человеком, без хвоста – и не умела летать, оттого весь путь ей пришлось проделать в повозке, запряжённой мулами. Впрочем, эта особа выглядела после долгого и утомительного пути на диво бодро и весело.

Её звали Сейад. Она была очень мала ростом, очень стара и кругло толста – но при этом выглядела вовсе не отталкивающе, напротив: стоило ей улыбнуться, показав три уцелевших зуба и сузив весёлые и ясные, как у девушки, глаза – и я уже готова была любить её, как родственницу. Спустя час после нашей встречи я звала её «бабушкой Сейад».

У бабушки Сейад были четыре роскошные, совершенно белые косы и медные колечки, вплетённые в волосы над висками. От её больших и мягких коричневых рук исходил такой же чародейский жар, как и от широченных лапищ Керима. Она носила множество звенящих ожерелий, позвякивая ими на ходу: к каждому ожерелью подвешивалась золотая бляшка, похожая на монетку, с чеканным солнышком посередине. Она никогда не шаркала туфлями при ходьбе, как делают почти все пожилые дамы, – походка бабушки Сейад, мелкая и быстрая, совсем не выдавала её возраст.

Керим «брал прах от стоп», кланялся, касаясь земли кончиками пальцев, – Сейад отмахивалась, хихикала, а потом поцеловала его в нос, как мальчишку. Тхарайя она похлопала ладонью по груди: «Ай-я, сильный господин! Гори – не сгорай!» – и, по-моему, это ему польстило. Шуарле потрепала по щеке: «Погас в тебе злой огонь, маленькая птаха? Зажги добрый!» – Шуарле преклонил колена и прижал её руку к губам. Погрозила пальцем Раадрашь: «Не ломай деревьев, не жги маков, горная гроза!» – и, наконец, обняв меня за шею, поцеловала в щёку:

– Привет вам.

– Нам? – я уже успела отвыкнуть от обращения на «вы».

Сейад снова захихикала.

– Тебе и сыну твоему, гори звездой! – И когда она погладила меня по животу, я впервые почувствовала, как Эд шевельнулся. Его толчок поднял меня до самого неба; Сейад удовлетворённо ухмыльнулась и обняла меня за талию. – Солнце любит тебя. Э-э… хорошо.

И я прижалась к ней, как котёнок к кошке, впитывая её доброе тепло.

Уже потом я поражалась, как хорошо понимаю Сейад, которая говорила только на языке кочевников. Она называла моего мужа Тхеран, меня – Лилес; язык казался похожим, но отличался довольно сильно – а я понимала, не переспрашивая, даже самые сложные мысли. Стоило мне поближе познакомиться с Сейад – и сразу захотелось уговорить её остаться в моей свите; она же поняла это словно сама, без всяких долгих уговоров.

– Э-э-э, искра небесная, – сказала она при первом же моём намёке. – У моих внучек дочери правнуков примут – а у тебя никого нет. Тц-тц, не годится так: бросать молодуху одну… привык он, что детей нет у него, муж твой. Твой муж – охламон он. Сильный воин – а всё ж охламон.

– Это правда! – заявила Раадрашь, но Сейад вытянула указательный палец против её губ.

– Солнце всё видит. Другой раз мужчиной родишься: детей не хочешь, воевать хочешь. Молния, как есть молния; нехорошо. За рекой тебя накажут за это: сделают мужчиной и отправят людей убивать на войне на этот берег…

– Вот и пусть! – И Раадрашь кивнула, смахнув локтем на пол абрикос с блюда. – Это не наказание!