Корона Тафелона (СИ)

Всё как-то быстро случилось. Он и отлежаться-то не успел. Остался у матери и уж такой хороший сон увидел! Будто ничего не болит у него, прошло всё и явилась ему сама матерь богов, Кабаниха, в человеческом виде, обняла, по голове погладила, да подарила своё благословение. Только сказала, мол, испытать его нужно. Жуга даже во сне разозлился. Мало того, что его люди трусом честят, теперь богиня про это услышала. Не верит ему! А она только засмеялась. Сказала, в сердце читает. Верит. Пусть он к ней в лес придёт, не побоится. Сейчас пусть за ней идёт. Жуга и пошёл. Тихо-тихо, чтоб маманю с дядькой не разбудить, встал, оделся да и выскользнул за порог. А матерь богов впереди пошла. Жуга и не боялся вовсе! Чего тут бояться? Это счастье — идти за ней, смотреть в её прекрасное лицо, видеть ободряющую улыбку. Матерь богов — не как маманя, не робкая, ничего не боится. Надо только дойти… вот так… и упасть в её объятья. Матерь богов склонилась над ним и Жуга увидел кабаньи клыки у неё во рту. Это было страшно, но…

— Отойди от него, — всё испортила проклятая девчонка.

Жуга открыл глаза… и заорал. Он стоял посреди леса, одетый, а над ним склонялась чёрная тень, вроде как человечья. Позади неё лился свет и от него ли, нет ли, а только Жуга увидел, что у тени этой были здоровые клыки.

Тень повернулась — медленно, так Кабан двигался… как человек, который всё равно знает, что успеет первым. За её спиной стояла девчонка, а вокруг неё в траве был прочерчен круг. Круг этот светился тусклым светом. Тень стала яснее, реальнее. Теперь Жуга разглядел, что это была женщина, высокая, статная, одетая в меховую одежду с широченными длиннющими рукавами. Голову её венчала меховая высокая шапка, украшенная янтарными да жемчужными бусинами, да расшитый золотом чёрный платок поверх. В свете, окружавшем девчонку, всё это богатство играло да переливалось. Женщина открыла рот и что-то прошипела на языке, который Жуга отродясь не слышал.

— Приблизим Освобождение, сестра, — на закатном языке произнесла девчонка. Женщина-тень снова что-то зашипела. — Я не понимаю тебя, но ты ведь меня понимаешь. Тётушка Вейма говорила — вы читаете мысли, чуете чувства людей.

И снова шипение, а потом словно в виски ударили слова.

— Что тебе нужно, соплячка?

— Приблизим Освобождение, сестра! — с жаром повторила девочка. Женщина покачала головой.

— Зачем ты помешала мне? — снова толкнулось в виски. Это что, она в голове у них разговаривает?! — Ты мне не сестра. Жалкая, слабая… что может твоё детское колдовство?

— Я так и думала, — прошептала девчонка. — Ты не знаешь Освободителя. Убирайся отсюда!

Женщина засмеялась.

— Я сожру твоего дружка, а потом дойдёт черёд и до тебя. Ты ведь боишься, да, маленькая? А он боится втрое.

— Жри, — равнодушно разрешила девчонка. Жуга попытался отползти, но страшная женщина только глянула на него и он замер на месте.

Девочка вытянула перед собой руки и что-то зашептала. С её пальцев полилась темнота… густая, чёрная, страшная… Женщина-тень захохотала ещё громче. А потом девчонка выкрикнула какие-то слова, вроде тех, которые с дядькой своим страшным твердила. Что-то вроде «еретрев адиднак ни аргин»[33]. И тьма вдруг заменилась ярким светом, он сиял так, что Жуга зажмурился, а страшная женщина жутко заорала и в воздухе запахло палёной шерстью. Девчонка стояла в своём кругу, закусив губу, и держала руки перед собой, с них лился яркий белый свет, который окутал ужасную женщину и жёг её, а та визжала, пробовала закрутиться волчком, но тогда свет, как пламя, охватил её со всех сторон, а девчонка и сама стала орать, но всё держала и держала, пока от боли не опустила руки. Свет погас. Страшная женщина взвыла и бросилась к ней, но ударилась, едва добежала до круга, а девчонка стиснула зубы и снова выставила перед собой проливающие сияние ладони. Вой был жуткий, такого и в страшном сне не услышишь, богатые одежды горели, плавился янтарь, сама женщина тоже обугливалась и всё кричала и кричала — уже не как человек, а как ночная птица или ещё кто похуже, а девчонка мучилась, но держала руки… И вонь была — как тогда, когда в очаг окорок уронили и не сразу заметили. Жуга уж думал, он там сам с ума сойдёт, пока, наконец, от ужасной женщины не осталась одна только горстка пепла. Девчонка уронила руки и упала на колени. Видно, саму ноги-то не держали. Сияние её погасло, только круг продолжал тускло светиться.

— Кто это был? — шёпотом спросил Жуга. Разговаривать с девчонкой было неохота, но молчать тоже невтерпёж. Она сама страшная! Он-то не забыл её равнодушного «жри» — о нём, о Жуге! И как она смотрела на ту женщину… как будто крылышки у мухи обрывала. Брр! Что ж за человек-то она такой?!

— Я не знаю, как это по-вашему. У нас говорят — вамипир, — отозвалась девчонка осипшим голосом.