Корона за холодное серебро

– Не важно. Короче, в итоге я снова стал Рогатым Волком. Было, знаешь ли, странно для того, кто воевал в твоем отряде, имел неслабую должность и ночевал во дворцах, спать на земляном полу в общей постели с папашей, сестрой и ее младенцем… Из него вырос вон тот самый Мрачный, а тогда он только и мог за коленки кусать. Милейший, кстати, был пацан, – интересно, что его так заквасило?

Марото, конечно, знал ответ: он сам. Кто же еще? Чем ближе он сходился с людьми, тем мрачнее они становились – а куда уж ближе, чем родная кровь?

– То есть уход на покой тебе удался не лучше, чем мне, – проговорила София, как всегда дразня его обещанием хорошей песни.

– Это факт. Поначалу все шло очень даже неплохо – я не просто пытался прижиться, я хотел стать первым Рогатым Волком в клане. Следовал каждому мелкому правилу. – Это было чистой правдой: клан и не думал, что кто-нибудь из Рогатых Волков начнет ежедневно совать руку в улей, а потому не было и закона, запрещавшего это, – зачем давать себя жалить, если снегомед дурманит намного мягче и приятнее? Папаша сказал, что только шаманы древности позволяли ледопчелам целовать свою плоть, даря им знамения во времена мира и силу во времена войн, и поначалу Марото просто экспериментировал, проверял, похожи ли хоть чем-то насекотики его народа на яд кусак, которыми он пользовался во времена Кобальтовой войны, когда кому-нибудь из Негодяев требовалось хирургическое вмешательство, но не хотелось его ощущать… Оказалось, что пчелы подходят для Марото лучше, чем что-либо другое: они превращали мучительные воспоминания о погибшей возлюбленной и несостоявшейся мести за нее в тусклый сон, где конченый неудачник, способный лишь обсасывать ошибки прошлого, становился настоящим Рогатым Волком, который вообще ни о чем не думает, а делает только то, чего от него ждут. Он плыл сквозь дни и ночи в саваннах, как человек, смирившийся с тем, что утонет, плывет по мертвящему ледяному морю…

– Ты еще здесь, Марото? – спросила София, тыча в него бутылкой.

– Да-да, – отозвался он, принимая теплое пиво и выпивая эту ведьмину мочу до последней капли. Гребаный могильный червь не развозил его так с незапамятных времен, – похоже, детишки доставали в старой столице кусак получше, чем он когда-либо мог себе позволить. – Просто выстраиваю мысли. Понимаешь, я много дурил, после того как ты… как я решил, что ты умерла. Чувствовал себя крайне плохо и хотел себе доказать, что еще могу чего-то стоить и значить – где-нибудь для кого-нибудь, даже если это самый безумный долбаный клан на Северо-Восточном Луче. И увяз круче прежнего, что было еще более странно, ведь с тех пор, как я ушел, некоторые из моего племени успели поменять веру.

– Поменять на что?

– На Цепь, подруженька, на Вороненую Цепь – можешь представить себе такое скотство? Когда я сбежал и принялся вызывать демонов на всех Лучах, кроме родного, какие-то миссионеры обратили совет и уговорились построить церковь прямо за Медовым чертогом. Безумие.

– Что-то подсказывает мне, что Северо-Восточная ветвь Цепи немножко отличается от той, которая действует в Диадеме, – сказала София.

– Не так сильно отличается, как ты думаешь! Но да, клан не совсем отказался от старого, многое сохранилось… отчего все запутывалось еще больше. Папаша ненавидел это дерьмо – то есть объяснял мне, почему я позор клана, и в то же время глумился над кланом за то, что старейшины допустили обращение. А я… – постоянно парил как орел, самозабвенно жалился, – пытался вести себя как настоящий Рогатый Волк, но вокруг бушевали споры, что это теперь значит и значит ли что-нибудь вообще, и вот когда дерьмо вскипело и мне пришлось делать выбор, я все запорол. В худшем смысле. Даже хуже худшего.

– Могучий Марото совершил ошибку? – София пошарила под диваном и вытащила еще одну бутылку из запасов Дигглби. – Не могу поверить.

– Это было эпично даже по сравнению с прочими моими провалами. Мы воевали с другим народом, с кланом Шакала, – чокнутые демонопоклонники охраняли Северо-Восточные Врата. Жуткие уроды, бледные как снег и вдвое холоднее. Они украли нескольких наших и бросили туда.

– Вот ад! Они испытали это свинство на Рогатых Волках?

– Всего один раз, – ухмыльнулся Марото. – Мы напали на них и крепко потрепали. Мрачный тоже дрался там, будучи ноженосцем у своего отца. Вряд ли ему было больше шести-семи. Дело вышло кровавое, как всякая война, и мы по обыкновению победили. Но отец Мрачного погиб, а мой папаша получил копьем пониже спины, такое убивает медленно – люди Шакала мажут мечи перечным маслом, и это даже хуже, чем можно себе представить.

– Жуть. Надо быть особой сволочью, чтобы отравлять оружие перед боем.

– Угу. Я хотел отнести папашу домой, вдруг удалось бы вылечить, но Рогатые Волки… В моих родных краях так не делают. И мы бросили его, а заодно и племянника, который не хотел уходить от деда. Оставили медведям-призракам, снежным львам и тем сбежавшим Шакалам, которые могли вернуться и найти их.

– Сурово. Это вроде не похоже на твой народ, – заметила София. – Во всяком случае, на тебя.